Встреча с пришельцем (сборник)
Шрифт:
Начало, которое я предложил для его репортажа, так ему понравилось, что он, быстро записав, сказал, переходя на «ты»:
— Ты не просто талант, ты великий талант. Я, друг, всегда к твоим услугам.
В устах таких людей, как Литвинюк, подобная клятва звучала как предупреждение: «Отныне ты мой должник».
На лестнице меня догнал Тощенко.
— Что-то вы ко мне не заходите, — укоризненно сказал он. — Загордились. Еще бы! Сегодня почти похвалы удостоились. Кстати, почему бы вам не принять участие
Семен Яковлевич открыл глаза и резко поднялся с кровати. Сел, но тут же снова лег.
— Ну и набрался же вчера! — простонал он. — Коля! — позвал жалобно.
— Чего? — неохотно отозвался тот из-под одеяла.
— Сбегай за пивом. Как друга прошу.
Просительный ион Семена Яковлевича так поразил Колю, что он мгновенно вскочил.
— Сейчас!
Семен Яковлевич стонал, проклинал судьбу, которая так часто посылает ему выпивки, потом спросил меня:
— Скажите, я вчера вам ничего такого не говорил?
— Какого — такого?
— Ну, например, надутым индюком вас не называл?
— Не называли.
— А дураком?
— Тоже не называли.
— А что вы скряга, не говорил?
— Не говорили.
— Наверное, просто сказал, что вы скользкий тип?
— Не было такого.
— А просто кретином вас не обзывал?
— Пока еще нет.
— Слава богу. А то вот проснулся и мучаюсь. Теперь могу снова спать спокойно…
По дороге в редакцию я встретил Колю.
— Столько времени пиво искал, — показал он мне две бутылки.
— Слушай, Коля, — взял я его за рукав куртки, — и чем это все закончится?
— Что — все?
— Твоя дружба с Семеном Яковлевичем, ваша эта привольная жизнь…
Он удивленно поднял брови:
— На смену веселому приходит грустное. Это я цитирую Семена Яковлевича. Главное — чтобы веселого в жизни было больше, чем грустного. А вы что-нибудь хотите мне предложить?
— Единственное, что я могу тебе предложить: пойти или учиться, или работать.
Коля захохотал:
— Ну и шутник вы! Никогда не поймешь, говорите вы правду или разыгрываете…
Дорогой я думал о парне. Самое смешное, что он действительно принимает меня не за того. Наверное, только этим и объясняется его уважение ко мне: где-то в глубине души побаивается. Но под влияние Семена Яковлевича он попал настолько, что душеспасительными беседами тут не поможешь. Надо что-то предпринимать…
Когда я пришел в редакцию, Духмяный сообщил, что звонила Люся и просила немедленно с ней связаться. Странно, подумал я, только вчера вечером мы расстались, причем поздно. После занятий
— Валентин Сидорович, — услышал я в трубке ее взволнованный голос, — где-то час назад мне позвонили и сказали, что привезли гранитную плиту на могилу Славы. Очень вас прошу, помогите! Сегодня ее должны устанавливать, а я совсем беспомощна в таких делах.
— Готов хоть сию минуту, — почему-то обрадовался я.
— Тогда давайте через час встретимся у могилы, — сказала она.
Очевидно, Духмяный заметил мою растерянность, потому что вдруг спросил:
— Что-то случилось?
— Привезли плиту на могилу Гарпуна. Люся, его жена, просит помочь…
— Конечно, конечно, — быстро заговорил он. — Если надо, и я могу поехать.
— Мне кажется, вам не стоит. А впрочем, я передам, что и вы изъявили желание.
— Установление плиты — это все равно что открытие памятника. Правда же?
— Конечно, — согласился я.
— Надо обязательно об этом сказать редактору. — Духмяный съежился так, словно ртутный столбик комнатного термометра вдруг упал до нуля.
А вечером, когда по дороге домой (так я уже называл свой временный приют) я заскочил на минутку в редакцию, Духмяный возбужденно потирал руки.
— Оперативное задание шефа, — торжественно сказал он. — Утром обойдите всех наших сотрудников и соберите по пятьдесят копеек. Купите цветы. В шестнадцать едем всем коллективом на открытие памятника, то есть плиты, Гарпуну. — Встретив мой удивленный взгляд, добавил: — Я понимаю, цветы сейчас — проблема. Но постарайтесь. Вы же все можете…
Я обходил редакционные комнаты и, позванивая мелочью в конверте, останавливался перед каждым столом:
— На цветы Гарпуну!
— А чего это вдруг зимой? — удивилась Лена Тлумачная из отдела проверки.
— Действительно, еще и года не прошло, а они уже плиту спешат устанавливать, — поддержал ее ретушер Степан Небейбаба.
Он долго рылся в карманах, но насобирал лишь тридцать четыре копейки.
Литвинюк, поправив галстук, возмутился:
— А почему всего по пятьдесят? Уж по рублю бы собирали, а то несолидно как-то.
Но денег не дал. Пояснив, что будут они у него не раньше чем послезавтра.
Корректор Галочка дала три рубля.
— Никакой сдачи! — кокетливо, по твердо сказала она.
Я всегда чувствовал, что она симпатизировала мне, вернее Вячеславу Гарпуну.
Редактор тоже сделал красивый жест — положил на стол два рубля.
— Для Гарпуна мне ничего не жаль, — сказал он.
Я вдруг вспомнил его слова за неделю до моего отпуска. «Никак не могу понять, — кричал он, — как такие безответственные люди, как вы, могут руководить отделом и вообще работать в газете. Нет, вы таки доиграетесь…»