Встреча с пришельцем (сборник)
Шрифт:
— Один из поклонников вашего таланта, — представился я.
— Моего таланта? — изумился Тощенко.
— Может, я не так выразился, но ваши статьи, рецензии, обзоры мне очень нравятся.
Глаза его потеплели. Мудрый Юрий Юрьевич клюнул на такую дешевую приманку! Лесть — эта ахиллесова пята человечества — всегда служит пропуском даже в души безнадежных скептиков.
— Вы позволите? — Я перешел к его столику.
— Очень прошу, — с готовностью подвинулся он. — Так, значит, говорите, нравятся
— Нравятся.
— И что же именно в них нравится?
— Логичность, доказательность, сочность языка…
— Вижу, в этих делах вы не новичок, — отметил он. — Может, сами пишете? Скажем, рассказы или новеллы?
Я поспешил рассеять его подозрения:
— Не пишу. Вернее, писал, но после вашей прошлогодней рецензии на книжку одного молодого новеллиста — не помню фамилии — бросил. Понял, что в моих вещах нет той самой изюминки, о которой вы так метко говорили.
— Это достойно похвалы, — кивнул Тощенко. — Людей, которые умеют вовремя остановиться, я уважаю. Простите, принесу себе еще кофе. Может, и вам прихватить?
— Благодарю, не надо, — сказал я.
— Итак, — продолжил он, вернувшись, — вы бросили писать рассказы, потому что вас убедила моя рецензия?
Именно поэтому, — заверил я. — Правда, была еще одна причина…
— Какая же?
— Дело в том, что я начал писать стихи…
Тощенко чуть не поперхнулся. Бедный Юрий Юрьевич! Не часто журналистам, особенно его амплуа, случается услышать комплимент от читателя. И вдруг такое разочарование: комплимент от поэта-графомана!
— Наверное, вы о чем-нибудь хотите меня попросить? — сухо поинтересовался он.
— Хотел бы, если можно…
— Приносите, — не дослушал он меня и направился к выходу. У двери обернулся: — Только, пожалуйста, не сегодня.
— Простите, — догнал я его, не в силах противиться возникшему вдруг непреодолимому желанию прекратить эту игру, раскрыть карты. Но страх, что меня снова обвинят в шулерстве, заставил взять себя в руки.
— Вы что-то хотели?..
— Скажите, пожалуйста, где похоронен Вячеслав Гарпун?
— На центральном кладбище, — ответил Тощенко. — На восемнадцатом участке.
Выходя из кафе, он еще раз обернулся и как-то странно посмотрел на меня.
Буфетчик Саша кричал в трубку кому-то из поставщиков:
— Мы, журналисты, не любим, когда нас дурят. Прибыл кефир сегодня, и дата должна быть сегодняшней!
Можно было бы дождаться, пока начнут приходить и другие сотрудники редакции, но я чувствовал, что и так переполнен впечатлениями. Лучше, решил, завтра сам к ним зайду, воспользовавшись вынужденным приглашением Тощенко…
Увидеть собственными глазами место своего
Выл у меня знакомый — карьерист законченный. Шел по служебной лестнице, переступая через друзей и собственные принципы. Но внезапно с ним произошла метаморфоза: к нему вдруг вернулись качества, которые он растерял еще в юности, — скромность, участливость, человечность.
Я долго ломал голову над этим феноменом, пока не побывал у него в гостях. Оказалось, окна его повой квартиры выходят на кладбище…
Наконец я ее нашел. На мраморной табличке было выбито: «Гарпун Вячеслав Трофимович». Фигурная ограда, свежая краска, цветы. Рядом с могилой — еще не покрашенная лавочка. Я опустился на нее и задумался. Было над чем…
— Хозяин, твоя могила? — Хриплый голос заставил меня вздрогнуть.
— Моя, — машинально ответил я. — То есть я хотел сказать…
— Тогда давай пятерку, — потребовал маленький мужичок в длинной стеганой куртке, подпоясанной грязной веревкой.
— За что пятерку?
— Хозяйка лавочку заказали, а как рассчитываться, так их нету.
— Бери пятерку, — протянул я ему деньги. — А почему не покрасил?
— Потому что не договаривались. Отдельно надо было оговорить. Еще троячку дай — покрашу.
— Вот еще троячка, только чтобы…
— Можете не сомневаться, — радостно заговорил мужичок, — сделаем как куколку. Вставать не захочется… А вот и хозяйка пожаловали…
Я вскочил на ноги с такой стремительностью, будто собирался бежать.
— Здравствуйте, — сказала Люся, бросив на меня удивленный взгляд.
— Хозяин ужо рассчитались, спасибо им, — поклонился мужичок.
— Вы рассчитались? Чего это вдруг?
На плечах у нее был черный платок. Интересно, сколько длится траур — полгода, год? Как-то раньше никогда об этом не задумывался. И никогда раньше не замечал, что черный цвет так ей к лицу. Наконец я пришел в себя:
— Дело в том, что я товарищ покойного. Мы со Славой в детстве жили по соседству. Он для меня так много сделал…
Люся пристально посмотрела на меня, потом открыла сумочку и достала кошелек.
— Все равно, я хочу отдать вам…
— Не надо, прошу вас, — взмолился я. — Пусть это будет… ну, вместо цветов.
— Неудобно как-то, — нерешительно сказала она.
— Для друзей все удобно. Тем более нашли, о чем говорить, — это же такая мелочь!..