Встреча в пустыне
Шрифт:
Он приподнялся на локте.
— Хочешь посмотреть кино?
— Поздновато, — сказала она.
— Ну и пусть. Повесели меня. Я сегодня проделал такой долгий путь, мне надо развеяться. Давай посмотрим что-нибудь забавное.
Она покорно вздохнула и подошла к развлекательному центру, присела возле полки с кассетами и стала вслух читать названия, пока он не остановил ее:
— Я слышал, это хорошая вещь.
— Одна из моих любимых, — сказала она и достала кассету.
Дигби
— Ты удобно устроился, — заметила, она.
— Не боишься присоединиться ко мне? — спросил он с улыбкой.
— Не хочу тебя стеснять.
— Я могу подвинуться, — Дигби слегка переместился. Но, как только рядом с ним освободилось пространство, Честер, благодушно дремавший на полу, вскочил, словно получил приглашение. Он с восторгом лизнул хозяина в лицо, растянулся рядом с ним и перевернулся на спину. Тыкаясь мордой в бок Дигби, он скулил и требовал внимания.
— Ну вот, а ты боялся остаться в одиночестве, — сказала Кили. Усевшись в кресло-качалку, она сбросила шлепанцы и положила ноги на край дивана.
— Симпатичный педикюрчик, — сказал Дигби, тормоша собачьи уши.
— У клоунов сейчас модно делать такие пятнышки.
Дигби подтянул поближе к себе ее ноги и сжал их.
— У клоунесс.
Дигби ее удивлял. Если у него в голове и были мысли об интимных отношениях, он это умело скрывал. Под аккомпанемент оркестрового вступления к фильму она всматривалась в его лицо, пытаясь разрешить загадку.
А он ответил приветливой улыбкой и спросил:
— У тебя случайно не найдется кукурузных хлопьев?
Глава одиннадцатая
Дигби украдкой посмотрел на Кили поверх спортивной колонки утренней газеты. Она стояла, прислоняясь к дверному косяку, в легких слаксах и оксфордской рубашке с закатанными рукавами. Хотя было уже позднее утро, она держала в руках свою первую чашку кофе и внимательно глядела на стену позади дивана.
— Что плохого сделал тебе этот диван? — спросил Дигби.
— Ммм? — с отсутствующим видом отозвалась Кили.
— Ты уставилась на него так, будто хочешь изрубить топором.
— Я смотрю на стену, — сказала она. — На нее надо что-нибудь повесить.
Дигби отложил газету и подошел к ней. Став сзади, он пригнулся и положил голову ей на плечо, чтобы видеть стену с ее уровня зрения. Рука абсолютно невинным жестом обвила ее талию.
— Ты права, — кивнул он. — На ней должно что-то быть. Что ты задумала? Картину?
— Не знаю. Не хочется вешать что попало. Может быть, что-нибудь скульптурное? Что-то современное, чтобы был металл и много пространства. — Она вздохнула. — Мне придется работать клоуном каждый день до середины следующего столетия, чтобы оплатить то, что я задумала.
— Может, попробуешь сделать сама?
Она посмотрела на Дигби так, будто он предложил ей сделать небольшую любительскую операцию на мозге.
— О, конечно. Надо поинтересоваться, есть ли у Ала старые грабли, и попросить Милдред освободить ящик кухонного стола.
— Неплохо для начала.
— Дигби, смотри на вещи реально! Искусство должно что-то выражать. В пятом классе я получила двойку, потому что не сумела ничего сотворить из пробок и бумажных наклеек.
— У тебя был вшивый учитель.
— Учительница. Не в ней дело. Просто у меня нет таланта.
— Учителя должны побуждать к творчеству, а не отпугивать.
Кили раздраженно сказала:
— Она была вшивая учительница, я была вшивая ученица — какая разница?
Вытянув руки с оттопыренными большими пальцами, Дигби прикинул положение рамы на стене, как фотограф, отыскивающий кадр.
— Никогда не знаешь, что ты способен сотворить, пока не попробуешь.
— Поверь мне, я знаю, — заверила его Кили.
Дигби опустил руки и сердито покачал головой.
— Где же твоя отвага? Где потребность выразить себя? У тебя сегодня выходной. Пойдем и посмотрим, что мы можем сотворить.
— Мы?
Дигби пальцем вздернул ей кончик носа.
— Я тебе помогу. Ты что, забыла, что я жестянщик?
— Я не смогу сделать настенную скульптуру, даже если Микеланджело встанет из гроба и будет меня консультировать!
— Леди, вы не знаете, с кем имеете дело. Когда мы закончим вашу стенку, Микеланджело покажется жалким дилетантом.
— Я всполошу Ватикан. Может быть, нас пригласят переписать Сикстинскую капеллу.
— Мы ничего не теряем, кроме времени и нескольких баксов. На худой конец получим развлечение.
— В жизни есть вещи поважнее развлечений, — сказала она и подумала, что для человека, не имеющего постоянной работы, он слишком легко готов расстаться с баксами. Особенно с ее баксами. — Тебе что, нечего делать?
Странно, но чем дольше Дигби жил здесь, тем труднее ей становилось думать о нем, как о нахлебнике. Для такого нелестного ярлыка он был слишком приятным человеком: дружелюбным, всегда готовым помочь; с ним было легко говорить и, что более удивительно, легко молчать, когда говорить не хотелось. Он пробыл в ее доме меньше недели, и его присутствие стало удобным, как драные тапочки, которые она никак не решалась выбросить.