Встречи на перекрестках
Шрифт:
Второе условие продвижения к новому миропорядку – это скоординированное на деле – а для этого нужны эффективные механизмы – равноправное взаимодействие и сотрудничество международного сообщества для того, чтобы отвести от мира далеко не иллюзорные угрозы сегодняшнего дня.
Есть еще один важный вопрос, который, как я считаю, имеет определяющий характер для выработки «кредо» главного внешнеполитического органа России – Министерства иностранных дел. Внешняя политика органично связана с внутренней – это общеизвестная истина. Но это само по себе не означает, что внешняя политика в плюралистическом обществе, которое образовалось в России, должна осуществляться в интересах отдельных политических сил, партий или руководителей либо что ею могут манипулировать
Эти идеи и принципы я, естественно в гораздо более сжатой форме, изложил президенту и не услышал никаких возражений с его стороны. Вдохновляюще прозвучали его слова: «Работайте больше с Думой, с Советом Федерации, с руководителями различных политических сил». Я понял: меня не собираются держать «на коротком поводке», что, признаюсь, было бы для меня неприемлемо.
Вместе с тем я с самого начала исходил из того, что президент является лицом, которому подчиняется МИД, что он – определяющая фигура в выработке и осуществлении внешнеполитического курса страны, что лояльность к президенту – обязательное условие функционирования того ведомства, руководителем которого я был назначен. Но с самого начала это понимание подкрепилось ощущением того, что Ельцин доверяет МИДу, не намерен сковывать его инициативу.
Заявления нового министра
Через три дня после назначения министром иностранных дел, 12 января 1996 года, состоялась пресс-конференция. Пресс-центр МИДа на Зубовской площади был переполнен. Интерес журналистов подогревался и неоднозначными оценками решения о моем переходе в МИД, особенно в США и некоторых других странах. Отклики продолжали поступать и после пресс-конференции. Характерной была статья в «Нью-Йорк таймс» У. Сафайра, который писал: «Неожиданное появление Евгения Примакова в качестве министра иностранных дел России приводит в состояние озноба весь Запад. Выбор Борисом Ельциным этого дружелюбного змея, который возглавлял его шпионское агентство, сигнализирует, что пришел конец мистера Хорошего Парня в российской дипломатии» [27] .
27
The New York Times. Op-Ed. January 15, 1996. P. a-17.
Не все придерживались таких оценок. Были и положительные отклики – в США в «Вашингтон пост», в лондонских газетах.
Подборку и тех и других – негативных и позитивных откликов – мне сразу же прислал в Москву наш посол в Вашингтоне, мой старый приятель Юлий Михайлович Воронцов, с которым мы еще 15—16-летними мальчишками были курсантами Бакинского военно-морского подготовительного училища. Потом, уже в США, куда я приезжал в 70-х годах в командировку, мы смеялись над «превратностью судьбы»: в училище, которым командовал контр-адмирал Воронцов (кстати, тот самый военноморской атташе в Берлине, который Сталину передал точную дату начала войны, но ему не поверили), его сын Юлий имел привилегию, отрастив небольшую шевелюру, в то время как мы ходили подстриженные под машинку, а теперь, в зрелом возрасте, «поменялись местами» – волос у нашего посла стало куда меньше.
Тронуло меня письмо моего товарища, которое он приложил к вырезкам из газет. Он писал, что рад моему назначению, но одновременно и жалеет меня – «ноша будет нелегкой, дела запутанные, аппарат разболтался, молодежь талантливая есть (сужу по своему посольству), но ее нужно обкатать…».
Порадовала в целом и статья в «Общей газете» бывшего министра иностранных дел СССР А.А. Бессмертных, который вспомнил, как в 1987 году я «вел интенсивные, порой весьма горячие схватки с опытнейшими американскими дипломатами по основным направлениям глобальной политики» на встрече в верхах в Рейкьявике в качестве руководителя с нашей стороны подгруппы по региональным проблемам. Вместе с тем А. Бессмертных подчеркивал, что мое назначение – лучший выбор из непрофессионалов, и закончил статью словами: «Евгений Максимович может стать солидным профессионалом в дипломатии, если политическая судьба даст ему для этого достаточно времени» [28] .
28
Общая газета. 1996. 18–24 января.
Подтекст, связанный с предстоящими через полгода президентскими выборами в России, проявлялся и в других публикациях: сколько времени отведено новому назначенцу на Смоленской площади – шесть месяцев в связи с приходом новой команды или те же шесть месяцев, если будет вновь избран Б.Н. Ельцин, но захочет иметь новое лицо на посту министра иностранных дел?
Скажу абсолютно искренне: сроки нахождения в кресле министра надо мной совершенно не довлели, более того, мало меня трогали. За всю свою жизнь, работая в разных должностях – и по многу лет, и в течение месяцев, – я никогда не ощущал себя «временщиком». Перейдя в МИД, также настроился на настоящую работу. Считал, что «стратегический заряд» должен быть отражен и в моем выступлении, и в ответах на вопросы на первой пресс-конференции.
Во вступительном слове я сказал о некоторых приоритетных задачах внешней политики России:
«Первое. Создание наилучших внешних условий, благоприятствующих укреплению территориальной целостности нашего государства.
Второе. Укрепление центростремительных тенденций на территории бывшего СССР. Естественно, речь не идет и не может идти о возрождении Советского Союза в том виде, в котором он существовал. Суверенитет, полученный республиками, необратим. Но это не отрицает необходимости интеграционных процессов, в первую очередь в экономической области. За ними будущее.
Третье. Стабилизация международного положения на региональном уровне. Мы добились больших успехов в стабилизации международного положения на глобальном уровне, совместно победив – я хочу особо подчеркнуть, что здесь нет победителей и побежденных, – холодную войну. Теперь дело за урегулированием региональных, межнациональных, межэтнических и межгосударственных конфликтов. Российская внешняя политика будет делать для этого все возможное, и в первую очередь на территории СНГ и в югокризисе.
Четвертое. Развитие плодотворных межгосударственных отношений, препятствующих созданию новых очагов напряженности и особенно распространению оружия массового уничтожения. Эта проблема – наиважнейшая».
В свете процитированного мною У. Сафайра не было удивительно, что первый вопрос, заданный журналистом, касался «опасений относительно возможности перетекания кадров из «Ясенева» на Смоленскую площадь». Пришлось ответить так: «Я думаю, что на Смоленской уже есть кадры из «Ясенева». Больше перетекать не будут».
Из ответов на другие вопросы я бы выделил следующие, так как они легли в основу той практической линии, которая начала сразу же продвигаться.
Вопрос. В связи с той дискуссией, которая ведется в парламентских кругах России вокруг Договора СНВ-2, каково ваше отношение к скорейшей ратификации этого документа?
Ответ. Я – за ратификацию Договора СНВ-2. Он действительно чрезвычайно важен для нашей страны. Однако мне хотелось бы отметить, что в конгрессе Соединенных Штатов ведутся разговоры по поводу возможности отступления от Договора по противоракетной обороне (ПРО). Это для нас неприемлемо. Мне кажется, что нужно во время моих первых контактов с американскими представителями еще раз поставить вопрос о том, что Договор по ПРО должен быть сохранен в неприкосновенности. Во многом от этого зависит и ратификация Договора СНВ-2 в нашей Думе.