Встречи с Индонезией
Шрифт:
Такая подготовка недостаточна, конечно, для того, чтобы написать исследование, однако ее вполне хватило на создание небольшой очерковой книги. Рассказ Я. Камоцкого весьма живой и непосредственный, как рассказ человека, впервые познающего страну, неожиданно открывающего для себя много удивительного вокруг и не утерявшего умения восторгаться увиденным. Поэтому портрет Индонезии, огромной, пятой в мире по количеству населения страны, нарисованный в этой книге, подобен любительскому снимку, запечатлевшему, несмотря на техническое несовершенство, подлинную суть виденного. Автор может просто ошибаться, может многого не заметить, наконец он может легкомысленно и наивно осмыслять происходящее, но несмотря на это, Индонезия предстает перед нами во всей своей реальности такой, какой она обрушивается на приезжего — многоцветной, многоостровной, многокультурной, многоэтничной. Как в калейдоскопе мелькают величественные памятники индояванской цивилизации VIII–X вв. — храмы Каласана, Прамбанана, Боробудура сменяются вычурным «водным дворцом» Тамансари-Таманледоком, построенным для джокьякартского султана по европейским образцам в середине XVIII в., и другими более поздними памятниками. Древний ваянг разыгрывается на фоне современных отелей;
Да, действительно, Индонезия такова. Не всем известно, что индонезийцы — это лишь название граждан Республики Индонезии, которую населяют более двухсот народов. У каждого свой язык и своя культура, отдельная территория, оригинальная традиция. Среди этих народов есть такие, которые насчитывают около 70 миллионов человек — яванцы, один из крупнейших этносов мира, а наряду с ними — маленькие, по нескольку сот или тысяч человек народности и племенные группы, типа Описанных в книге палуенцев. Одни из индонезийских народов имеют двухтысячелетнюю письменную историю — таковы, например, суматранские малайцы (в книге они названы оранг-сини, т. е. здешние люди, или местные жители); другие — хотя бы непосредственные соседи малайцев — кубу — продолжают вести едва ли не первобытный образ жизни в тропических лесах. Контрасты наблюдаются и в сфере хозяйства, материальной культуры, фольклора. На территории Индонезии крупные историко-этнографические области соседствуют друг с другом. Пересекая глубокое море Банда, мы попадаем из Азии в Океанию, периферией которой является Восточная Индонезия, где на первый взгляд все другое.
И тем не менее у этого пестрого многообразия есть и общие черты. Не случаен лозунг на государственном гербе Индонезии: «Единство в многообразии». Единство до некоторой степени определяется генетическим родством большинства индонезийских народов, говорящих на языках аустронезийской языковой семьи. Но гораздо в большей степени оно создано общностью исторических судеб, сложившейся на протяжении последнего тысячелетия. Малайский язык (его литературная норма, принятая в Индонезии, называется сейчас индонезийским языком — бахаса индонесиа), уже в средневековье ставший языком-посредником, связывавшим различные части архипелага, стал предпосылкой государственного единства страны. Национально-освободительное движение, в 1945 г. положившее конец 350-летнего голландского колониального господства, с самого начала провозгласило лозунг образования единой индонезийской нации. Об этом существенном принципе государственной политик и и идеологии автор неоднократно упоминает на страницах книги. Следует, однако, сказать, что под словом «нация» индонезийцы понимают не совсем то, что понимаем мы. Нация для них — это, в первую очередь, государственный организм, воплощение государственного единства. Если же говорить о нациях в том смысле, в каком принято понимать этот термин в советской этнографической науке, то вернее будет сказать, что сейчас в Индонезии идет формирование ряда национальных организмов, в том числе яванской нации.
Однако Индонезия — это давно уже не белое пятно на карте мира, и советскому читателю эта страна хорошо известна, о ней написано множество как оригинальных, так и переводных работ, освещающих разнообразные аспекты жизни индонезийцев. Поэтому, если бы книга Я. Камоцкого ограничивалась только характеристикой страны и заметками о храмах, батике, бычьих гонках, экскурсиях на яванские вулканы и т. д., ее не стоило бы предлагать вниманию читателя. На самом деле, в ней есть нечто большее — сюжеты, описание которых больше, пожалуй, не встретишь нигде.
В 1906 г. научный мир облетела сенсационная новость. Не чуждый интереса к этнографическим изысканиям голландский колониальный администратор Г. Й. ван Донген нашел в девственных лесах Южной Суматры группу людей, уровень развития которых был ниже, чем у любого другого народа земли. Особенно удивляло то, что кубу (так называлось это племя) с реки Ридан, казалось, не имели никаких верований, ничего похожего на религию. Многие поспешили заявить об открытии первобытного атеизма у подлинно первобытного человека, дожившего до наших дней. Вскоре было опубликовано еще несколько специальных этнографических работ о других группах кубу, изученных немецкими учеными Б. Хагеном, В. Фольцем, П. Шебестой. Выяснилось, что, хотя этот маленький народ действительно обладал весьма архаичной культурой и занимался преимущественно охотой и собирательством, вера в сверхъестественное была ему все же знакома. Некоторые группы имели шаманов, у других — существовали мифы, например, о происхождении людей от близнечной пары, совершившей инцест. Сенсационные выводы относились, как оказалось, только к кубу с Ридана, которых ни до, ни после ван Донгена никто не видел. И сам он, умный и тонкий наблюдатель, встретился с ними случайно и беседовал только в течении нескольких часов. Причем эти люди были настолько напуганы появлением европейца, что по словам ван Донгена, дрожали от страха на протяжении всего разговора, по их телам струился пот от ужаса и нервного напряжения. Конечно, принципиальный вывод о первобытном атеизме нуждался в более солидном обосновании, которое могли бы дать только настоящие этнографические исследования. В начале же XX века их методика была еще совершенно не разработана. Но, увы, с тех пор никто ни разу Не приступил к изучению кубу. А те ученые, которые к ним наведывались, предсказывали, что пройдет немного времени, и кубу исчезнут, будут полностью ассимилированы малайцами, и заниматься исследованием их традиционной культуры станет невозможно. После 20-х годов сведения о кубу в специальной литературе практически отсутствуют.
И вот почти через 70 лет после ван Донгена у кубу побывал Я. Камоцкий. Он конечно не разрешил спора о верованиях кубу с реки Ридан: он там не был. Сведения о том, что кубу Баньюлинчира, среди которых он прожил какое-то время, знают множество духов, которых они называют «рох», ни о чем не говорит. «Рох» — это малайское слово арабского происхождения и значит оно «дух», и кубу заимствовали его у своих соседей палембангцев. Кстати, кубу, даже самые отсталые и не вступавшие в контакт с другими группами, говорят на малайских диалектах, т. е. на том же языке, что и оранг-сини. Но и несмотря на это, наблюдения Камоцкого над жизнью кубу несомненно представляют интерес. Мы, прежде всего, убеждаемся в том, что пророчества оказались неверными, и кубу не исчезли. Сохранились даже так называемые настоящие, т. е. бродячие кубу, ведущие образ жизни первобытных охотников и собирателей. На первый взгляд кажется, что так оно и есть, но присмотримся повнимательнее. Что собирают кубу? Ценную лиану ротан, широко применяемую в индонезийской легкой промышленности. Но что ОНИ с ней делают? Продают ее малайским скупщикам. Тем самым первобытное хозяйство оказалось далеко не столь первобытным, наоборот, оно стало товарной отраслью — и как следствие этого в лагере бродячих кубу вместо каменных ножей и кремневых наконечников стрел Камоцкий находит современные вещи, например, электрические фонари. Кубу уже не дрожат от страха, они познакомились с окружающим миром, они контактируют с ним, но по-прежнему не хотят переселяться в него. Единственный бродячий кубу, отправившийся в свое время учиться в школу, Чучик, вернулся в лес к соплеменникам, собственным примером помогая отстоять свой образ жизни. В то же время кубу, перешедшие к оседлости, принявшие ислам, занимающиеся земледелием, быстро поглощаются палембангскими малайцами, отношения с которыми у них как были, так и остались очень сложными.
Попутно наш автор сообщает, что ему удалось обнаружить письменность кубу! Он даже скопировал ее, но к сожалению, не привел рисунка и фотографии. Будь эти рисунки, можно было бы определить, что это за письмо, а также установить, что оно принадлежит не кубу. Либо все описания кубу более или менее адекватно отражают жизнь и в этом случае уровень развития их культуры не предполагает существования письма; либо письмо у них есть, и тогда все, что о них написано неверно. О чем же писал в таком случае Камоцкий? Возможны несколько вариантов. Скорее всего это был какой-то документ, написанный распространенным на Южной Суматре древним алфавитом «ка-га-нга», бытующим до сих пор у реджангов и других народов горной части острова. Но возможно, что это была одна из грамот, пожалованная кубу в XVII в. правителями Палембанга. О них сообщает в своей книге ван Донген и добавляет, что кубу сохраняют их.
Проблема кубу — это проблема судеб малых народов в современном мире. Повсеместно народы с архаичной культурой и с присваивающей системой хозяйства отступают перед натиском индустриальной цивилизации. Но отступая, трансформируясь или исчезая, они уносят с собой свою неповторимую культуру, свой единственный и уникальный опыт, не раз спасавший иноплеменников, попадавших в экстремальные условия. Чего же могут ожидать такие племена? Как могут они приспособиться к двадцатому веку? Есть ли у них шансы сохранить самобытность? Ответу на эти вопросы неоднозначны и зависят от конкретных условий той или иной страны. Небезынтересно, что в последние десятилетия в разных частях света — в Австралии и в Америке — малые народы пытаются, правда, весьма безуспешно, возродить кажущийся им традиционным примитивный образ жизни, снова вернуться в леса и пустыни, отказаться от благ современного мира, чтобы обрести таким образом независимость. Руководит движениями новая, появившаяся у этих народов интеллигенция. Отдаленно напоминает нам это и суматранских кубу с их единственным пока «интеллигентом» Чучиком.
В связи с кубу можно сказать, что вообще для берегового жителя и даже для земледельца внутренних областей крупных индонезийских островов лес — это неведомый и страшный мир, противопоставленный знакомому и доступному морю. Этот мир населен странными и жуткими существами, среди которых неизменный оранг пендек, т. е. маленький человек — получеловек, полуобезьяна, не знающий жилища, одежды, орудий, но передвигающийся с места на место с быстротой молнии и обладающий незаурядными способностями к волшебству. Рассказы об оранг пендеке отличаются множеством бытовых деталей, что порой смешно контрастирует со сказочным характером самого повествования. Такой жанр в фольклористике принято называть быличкой. Жители Восточной Индонезии рассказывали, например, мне, что на острове Серам оранг и пендеки регулярно летают в Сингапур, чтобы таскать из одного из лучших китайских ресторанов фирменное блюдо из яиц со свининой (фуюнгхай).
Я. Камоцкий встретился с рассказами об оранг пендеке на Флоресе, одном из крупных восточноиндонезийских островов. Своеобразный мир Восточной Индонезии вообще очень слабо знаком советскому читателю, и рассказ о нем хотя бы по одному этому интересен для нас. На Малых Зондских островах, к которым относится и Флорес, живет около пятидесяти народов, на одном Флоресе их более десяти. Характерно, что этот район Индонезии в течение многих столетий настолько был оторван от основных центров развития Малайского архипелага, что там сохранились до сих пор (на соседних с Флоресом островах Тимор, Алор и Пантар) коренные народы, говорящие на языках, близких к папуасским. Во многом отличен и антропологический облик жителей этой части Индонезии — там существуют самые различные типы, переходные между монголоидной и австралоидной расами. В 20-х годах один этнограф сфотографировал трех друзей-односельчан с острова Алор: один был настоящий негритос, другой напоминал аборигена Австралии, а третий мало чем отличался от яванца. В Восточной Индонезии, в отличие от Западной слабо развито рисоводство, и чем дальше на восток, тем меньше и меньше шансов увидеть заливное рисовое поле, составляющее отличительный элемент пейзажа почти всей Юго-Восточной Азии. На Малых Зондских островах рис заменен кукурузой и просом, а на Молуккских островах, на крайнем востоке страны, основной продукт питания — саговый крахмал. Зато Малые Зондские острова — единственный в этой части мира район коневодства. Низкорослая порода лошадей издревле разводится на Флоресе, Тиморе, Кисаре, оттуда лошадки попадали на расположенный севернее остров Сулавеси. Здесь же на соседнем с Флоресом Ломблене существуют две уникальные деревни китобоев, подобных которым нет во всей акватории Индийского океана. Они забивают больше китов; чем все эскимосы вместе взятые.