Встречная-поперечная
Шрифт:
– Именно. О которых меня никто не предупредил.
– Дом давно стоит… – тетя не поднимала глаз. – Лес рядом… неспокойный.
– Я заметила, – Маша тряхнула головой. – Сама могла бы догадаться. И догадалась. Я долго жила в городе, многое из повадок нечисти подзабыла. О местных обычаях вовсе не знала. Я преподаю поперечные языки, а не собираю сказки и присказки Помежской губернии. Вы должны были меня предупредить.
– И ты…? – Маргарита Романовна замолчала.
– Как видите, жива и здорова. Вы думали, я испугаюсь? А если бы действительно испугалась?
– Нет, если ты Петруши дочь, – тетя серьезно кивнула.
– А чья же еще?
– Ты не понимаешь. Что это было? Кто приходил?
–
Маргарита Романовна внезапно покачнулась, и Маша испуганно подхватила тетушку под локоть.
– Вам нехорошо?
Тетя помотала головой. И вдруг с силой и слезами в глазах обняла племянницу, сбивчиво прошептав:
– Нашли. Наша. Значит, наша ты, Осининская. Не прервался Петруши род, продолжился.
… Позже они сидели на веранде, угощаясь кофе и свежим пирогом.
– Так то проверка была? – Маша укоризненно покачала головой. Но злиться на тетю почему-то не получалось. У той была своя правда.
Тетя со звоном поставила чашку на блюдце, придирчиво оглянувшись на садовника. Тот усердно трудился неподалеку, стараясь угодить хозяевам и получить прежнюю работу при саде. Первый, кто попросился в старый дом работать. А что? Раз особняк наследницу принял, и остальных людей не обидит. Садовник рубил засохшие яблоневые ветви, обрезал кусты, открывая вид на въездную аллею «Осинок».
– Ты пойми, – со вздохом тихо призналась Маргарита Романовна. – Федор Терентьич, поверенный в наших делах, в поисках наследницы на каких только мошенниц не натыкался. Мы ведь объявление давали, в газету. Просили откликнуться Марью Петровну Осинину, дочь Петра Романовича из «Тонких осинок». Откуда только те девки про наследство узнавали, ума не приложу. Видно, тоже из газет. Отписывались, клялись, что сироты, отца не помнят. Одна до Родовейска добралась, а на пароме у причала самого ее водяной в воду чуть не утянул, еле откачали. Вторая в доме до заката дотерпела, больше не выдержала. Третья… не буду вспоминать даже. Четвертая просто воровкой оказалась. Пятая… А потом Федор Терентьич в клубе на Дарьевской в Великом оказался, там познакомился с графом Опренским. Тот возьми да помяни тебя в беседе, мол, знает одну барышню, тоже Осокину, Марью Петровну. Очень хвалил. Я как про твое ремесло услыхала, сразу поняла – та самая Маша. Да и факты сошлись.
– Получается, граф и тут мне фавор сотворил, – задумчиво произнесла Мария.
– Два года тебя искали, а потом еще четыре месяца. Однако затем поперечные силы должны были тебя принять, одобрить. Иначе жить все равно не дали бы. Тут ведь такое дело… – тетя замялась.
– Да говорите уже, рассказывайте.
– Отец твой, брат мой Петруша, с младых лет жил с Поперечьем душа в душу. Мог в лесу целый день провести, являлся сытый, накормленный, довольный, гостинцы приносил: то дичь, то грибы с ягодами. Сам как-то изучил словеса, начал с нечистью изъясняться. Князь Левецкий его помощь в переговорах весьма ценил, говорил, избранный он, Петенька, прирожденный переговорщик. Мол, кровь заговорила, хотя мы, Осинины, очень дальняя ветвь вдольских князей Добрыниных. Но отец… – тетя как-то померкла лицом, словно на скулы, высокие, как у Маши, легли темные тени, – для него все Петрушины достижения были костью в горле. Не таким видел он своего единственного наследника. Они и прежде ссорились, но как Петр в возраст вошел, понятно стало: ни тот, ни другой не уступят, и в доме одном им находиться неможно. А когда уж брат жениться на незнатной надумал…
Осинина замолчала, словно видела за пределами Машиного зрения. Слышно стало, как Марфуша гремит
– Петруша уехал, отец лишил его наследства, – продолжила Маргарита Романовна. – А он не унывал, в университет поступил на стипендию, работал, пока учился – карты составлять помогал.
– И стал этнографом, – закончила Маша. – Дочь свою первым словесам научил, только мало успел…
В горле у нее першило, и слезы стояли в глазах, готовые пролиться. Но не пролились, Маша их еще в детстве выплакала.
– Примешь наследство? – Маргарита Романовна потянулась к ней через стол, взяла за руку и крепко ее сжала. – Ради отца. Не могу смотреть, как «Осинки» чахнут.
– Роман Александрович, батюшка ваш, – Маша прокашлялась, с неловкостью забрав руку из тетушкиного ласкового захвата, – заключил какой-то договор с нечистой силой. И не обычной, а той, которую местное Поперечье страшится. Это мне кикиморы сказали, а нечисть врать не умеет.
– Я не знаю, – Маргарита Романовна растерянно развела руками. – Он мне не рассказывал. Могу лишь сказать, что после изгнания Пети из рода Поперечье как с цепи сорвалось. Мстило за избранного. Что только нечисть ни творила, как только ни изгалялась. Отец одним только электричеством спасался. А потом… был один день, когда все как-то изменилось, перед самой смертью папеньки. Матушка была смертельно напугана, я же видела, но на все расспросы отмалчивалась. Сказала только, ей снился вещий сон, и попросила меня потихоньку начать поиски Петиной семьи. Когда отец умер, она составила завещание. А позже и с ней случился удар, и она слегла. Почти не говорила, бормотала только. Мол, клятву нужно выполнить, но страшного в том нет. Найдется защитник, спасет род Осининых.
– Непонятно, – протянула Маша.
… Тетушка уехала, тепло попрощавшись, и Маша вышла на пригорок за домом.
Лес колыхался рядом – руку протяни. Спуститься к лугу, обойти разнотравье по колее… а ведь можно и наискось, по траве, зеленой и сочной, несмотря на недавний августовский зной.
Подходящие туфельки Маша с собой тоже прихватила – мягкие и еще крепкие, хоть и старенькие. В таких сам бог велел отправиться на поиски приключений… а, может, и не бог вовсе, а тот самый склад характера неуемный, о котором предупреждала маменька.
Лето в Приречье задержалось, застоялось, как будто ждало знака, и только прохладными вечерами понятно, что скоро осень.
Маша прихватила туесок – набрать ежевики, если попадется, а еще корзинку со вчерашним печеньем, и сама не заметила, как оказалась на каменному мосту через Велешу.
Река текла плавно, образуя неспешные водовороты вокруг островков тины, опавшей листвы и веток. Маша с любопытством перегнулась через каменные перила.
Тетушка в конце визита предупредила, что в реке шалят русалки. Третьего дня напугали лошадей помещика Лопушкина. О таких инцидентах обычно предупреждают вдольского князя или его помощников. Могут и ведуна попросить разобраться. Интересно, как оно, общение с Поперечьем, тут, в Приречье, налажено?
Со вдольскими князьями Маша как-то сталкивалась. Давно еще, в детстве. У соседей пропал в лесу ребенок, ушел за грибами и не вернулся. Сначала искали сами, затем ведунью позвали. Потом от отчаянья поклонились в ноги князю с помощниками. Князь, уже пожилой человек, ушедший на покой, смилостивился и выловил в чаще мелкую нечисть. Допросил ее, а девятилетняя Маша помогала переводить словеса, чем была очень горда.
Мальчика нашли, его лесовики заморочили за то, что рвал грибы на запретной поляне берегинь. Так вот князь прошел через плотные чары и не заметил, а поисковики во главе с ведуньей, искавшие ребенка по всему лесу, часами ходили между трех сосен.