Встречный бой штрафников
Шрифт:
– Спасибо, товарищ майор, не курю. А ротой командовал. Правда, недолго. Чуть больше суток. После ранения Андрея Ильича как командир первого взвода и старший по званию принял командование ротой. Исполнял обязанности до момента вывода роты во второй эшелон.
– А до этого?
– С октября сорок первого командовал отделением, затем – партизанским отрядом и группой специального назначения числом до взвода. А потом – взводом числом до роты.
– Что это значит? Штат был такой?
– Нет. Штат был обычный, трехсоставный. В каждом взводе три отделения по десять человек. Но перед наступлением взводы пополняли сверх штата до семидесяти-восьмидесяти человек.
– Значит, с сорок первого на фронте?
– Так точно, товарищ майор, с пятого октября. Первый бой под Юхновом на реке Извери.
– А почему все еще в старших лейтенантах ходите?
– Не успел закончить полного курса. – Воронцова подмывало рассказать майору Соловцову о том, что именно в штабе полка, из рук тогда еще подполковника Колчина он получил кубари младшего лейтенанта и что последнее производство, досрочное, он выслужил в штрафной роте. Так что обижаться ему не на что, звезды на погоны ему не задерживали. Просто так сложилась судьба. Хотя, если бы не октябрь сорок первого, и не та неразбериха, в которую он тогда попал, ходил бы уже в капитанах. И сейчас бы ждал назначения на совсем другую должность. Если бы живой остался.
– Кстати, наш командир полка, майор Лавренов, тоже войну начал лейтенантом. А теперь – гвардии майор! Герой Советского Союза! Золотую Звезду получил за форсирование Днепра. Имейте это в виду, когда будете представляться. Скажите, что на фронте с сорок первого, что воевали с капитаном Солодовниковым. А там Восьмая, вакантная, сама собой выплывет.
Ночью Воронцова разбудил посыльный и сказал, что в штабе полка его ждет майор Лавренов. Он быстро оделся, выскочил из жарко натопленной землянки под яркие по-зимнему низкие звезды. Возле штабного блиндажа его остановил часовой.
– К командиру полка, – коротко пояснил он.
– Проходите. Товарищ майор только что прибыли. – Часовой усмехнулся, похлопал трехпалыми рукавицами по полам белого полушубка и захрустел молодым снежком по утоптанной стежке в сторону соседнего блиндажа.
Воронцов потянул на себя обитую дерматином массивную дверь и в свете лампочки, подключенной к аккумуляторной батарее, увидел молодого майора и женщину в узких погонах старшего лейтенанта медицинской службы. Майор в расстегнутом кителе, без портупеи, стоял, наклонившись к старшему лейтенанту медицинской службы, держал ее руку и что-то тихо говорил на ухо. На губах его подрагивала улыбка бывалого хищника, который уже предвкушал победу. Ни адъютанта, ни связистов, ни офицеров оперативного отдела в штабном блиндаже не было. Мочка уха старшего лейтенанта медицинской службы сияла, как полудрагоценный, тщательно отшлифованный природой камень.
Майор вскинул голову и, увидев старшего лейтенанта, застегнутого на все пуговицы, туго, как курсант на плацу, перетянутого ремнем, невольно потянулся и к своему кителю. Но потом спохватился, сунул руки в карманы и, выслушав краткий доклад, небрежно кивнул на табуретку, на ту самую, на которой днем сидел начштаба:
– Вольно, старший лейтенант. Садись. Мне о тебе уже доложили. И, не скрою, мною, как пишут в романах, движет некоторое любопытство.
Майор Лавренов ногой подтолкнул к столу другую табуретку и сел напротив. При этом взгляд его скользнул по лицу старшего лейтенанта медицинской службы. Та сидела молча, изредка отпивала из стакана в массивном подстаканнике горячий чай. Воронцову показалось, что она замерла, когда он вошел. Мочка ее уха все так же сияла.
– Говорят, с сорок первого воюешь? – спросил Лавренов по-простецки, на «ты».
То, что командир полка сразу перешел на «ты», Воронцова не смутило. Лишь бы не хамил, подумал он и внутренне напрягся. Такой тон старших по званию и значительно старших по должности Воронцова всегда настораживал. Никогда он не водил дружбы с большими начальниками и старался держаться подальше от них. А еще он знал, что первая встреча с начальством обычно и определяет характер всех дальнейших отношений. И тут, как он считал, следовало руководствоваться поучением Андрея Петровича Гринева из «Капитанской дочки», который говорил своему сыну, отправляя его на службу в дальний гарнизон: служи верно, кому присягнешь… слушайся начальников… за их лаской не гоняйся… на службу не напрашивайся… от службы не отговаривайся… Что ж, прав был Андрей Петрович, старый солдат.
– Так точно, – ответил Воронцов и встал с табуретки, ударом ладони машинально разгладив полу шинели.
– Да не вскакивай ты, как кукла парадная, – засмеялся майор Лавренов.
Воронцов побледнел. Майор Лавренов тут же заметил, как напряглись мышцы лица старшего лейтенанта. Воронцов мгновенно вспомнил и другое поучение, которым напутствовал его тогдашний ротный старший лейтенант Солодовников: не залупайся. Но ситуация требовала немедленной реакции. Как в бою. Иначе окажешься на земле. С пробитой головой или растоптанным, с расквашенным носом. Что на войне почти равнозначно. Во всяком случае, для него.
– Смею заметить, что я боевой офицер, а не парадная кукла, – выдавил он и напрягся, готовый ко всему, и вдруг почувствовал, как, должно быть, смешон он со стороны в своей щепетильности. Смешон не перед майором. Черт бы с ним. Перед женщиной в погонах старшего лейтенанта медицинской службы, молча наблюдавшей сцену представления младшего по званию старшему, от которого зависит многое.
Черт бы его побрал, этого героя Днепра, негодовал Воронцов. Если бы в штабном блиндаже не было женщины, он бы, может, и стерпел «парадную куклу».
Старший лейтенант медицинской службы встала, улыбнулась и сказала:
– Дмитрий Вадимович, вы бы предложили молодому человеку для начала раздеться. – И тут же, повернувшись к Воронцову: – Давайте-ка вашу шинель, товарищ гвардии старший лейтенант.
Воронцов какое-то мгновение стоял неподвижно. Потом быстро расстегнулся, так же решительно, не дожидаясь, когда старший лейтенант медицинский службы начнет за ним ухаживать, повесил шинель на гвоздь рядом с шинелью с майорскими погонами. И подумал, мельком взглянув на нее: а она, пожалуй, умнее нас с майором вместе взятых.
Все это время она с любопытством следила за ним. Как только Воронцов застегнул на плече ремешок портупеи, она налила крепкого чая в свободный стакан и поставила перед ним.
– Пейте. Угощайтесь. О службе потом.
Майор Лавренов усмехнулся и ничего не сказал. Загреб из эмалированной чашки горсть сушек и принялся допивать свой чай, который, похоже, уже остыл.
Старшего лейтенанта медицинской службы звали Верой Ивановной Игнатьевой. И находилась она в этот час в штабном помещении конечно же не по служебным делам.