Встречный бой штрафников
Шрифт:
Глава шестнадцатая
В тот день почтальон, однорукий Кирдяй, с трудом пробившись по нечищеной дороге из Андреенок в Прудки, принес в деревню всего одно письмо.
– Петровна! – окликнул он еще издали Зинаиду, завидев ее идущей по стежке со стороны колхозных скотных дворов. – Наливай, краса моя, рюмочку! Весточку тебе принес! Только ради тебя и пугал волков в такую пропасть!
Кирдяй жил в Андреенках. Почту он носил им со станции, на два села. Вместе с письмами, газетами приносил в Прудки и последние новости, о которых не писали газеты и не рассказывало радио. Почтальону было лет тридцать. Руку он потерял под Сталинградом. Но это было не единственным его увечьем. Контузия затронула в нем какой-то нерв и случались периоды, когда Кирдяй запивал смертным недельным запоем, запирался в своем доме и никого к себе не подпускал. Все тогда знали, что у почтальона рука растет, и никто его не тревожил. Кирдяй сидел на пороге и немигающими глазами смотрел на свою левую культю. Ему казалось, что она отрастает. И именно для этого он держал под рукой топор. Чтобы отрубить пальцы, как только они покажутся. Кирдяй боялся, что, если рука вновь отрастет, его заберут на переосвидетельствование, а там неминуемо отправят на фронт.
До войны он работал электриком на станции и звали его Володей Кирдяшиным.
Война всех делала другими.
Зинаида свернула со стежки и побежала к дороге напрямик, по снегу. Она видела в руке Кирдяя белый, как кораблик, треугольник и уже не думала ни о чем.
– Володя! Ты меня не обманываешь? Володя! – выкрикивала она, проваливаясь в снегу и не сводя глаз с белоснежного кораблика в руке почтальона.
– Танцуй, Петровна! Танцуй! – И Кирдяй, покашливая с придыханием, спрятал белый кораблик, на котором она уже увидела до боли знакомый почерк, обратно в брезентовую сумку армейского цвета. – Лебедушкой пройди! Лебедушкой!
Делать нечего, пришлось Зинаиде пройтись вокруг почтальона «лебедушкой».
– Эх, Петровна! Знаю, знаю, кто тебе пишет! – Кирдяй махал пустым левым рукавом, как флагом, и покашливал. – Соседи рассказывали. Это ж он, говорят, казаков перестрелял. С вашими мужиками да с окруженцами. А? И Хапок, говорят, от него пулю получил. Ну, чего молчишь?
Зинаида остановилась и смерила Кирдяя холодным взглядом:
– А ну-ка давай сюда мое письмо!
– На, на, Петровна, – засмеялся Кирдяй. – Рюмочка зеленой, краса моя, за тобой.
– Подождешь до Пасхи, – холодно бросила она почтальноу и торопливо развернула треугольник.
– До Пасхи? До Пасхи, Петровна? – покашливал Кирдяй. – Что ж, подожду до Пасхи.
«12.12.1943. Действующая армия.
Здравствуй, Зинаида Петровна!
С тех пор, как мы расстались…»
Торопливые строчки, прыгали перед ее глазами, слова сливались, и она несколько раз принималась читать письмо сначала.
Письмо было хорошее. Зинаида поняла, что на фронте, где находится Сашина часть, временное затишье. Посмотрела обратный адрес. Номер полевой почты тот же. Если судить по дате армейского штемпеля, письмо шло почти две недели. Долго.
Зинаида огляделась по сторонам. Кирдяя на дороге уже не было. Зря она его обидела. Ничего, до вечера он никуда из Прудков не уйдет. Видимо, пошел проведать кого-нибудь из фронтовиков. Зайдет. К отцу зайдет. Рюмка зеленой ему теперь покою не даст, пока он ее не заполучит.
Она сунула треугольник под ватник. Прошла несколько шагов и потрогала его. Он уже нагрелся, вобрав ее тепло. Теперь ей не хотелось расставаться с ним, давать в чужие руки. Но она знала, что сейчас придет домой, возьмет на руки Улиту и расскажет девочке, что ее папка жив и здоров, бьет фашистов и гонит их с родной земли. А потом даст ей подержать письмо. Улита все понимает.
Начинались Васильевские морозы. Занятия в школе отменили.
Директор школы Серафима Васильевна, доводившаяся Петру Федоровичу двоюродной сестрой, привела в колхозное правление свою бригаду и сказала:
– Вот, Петр Федорович, принимай на полный штат. Пилы и топоры имеются.
Председатель покачал головой, вздохнул. Но ничего не сказал. Только уже на улице, когда отвязывал от столба Гнедого, передавая Серафиме Васильевне настывшие на морозе пеньковые вожжи, распорядился:
– На сучки станете. Сучкорубами. Поняла, Серафима?
– Сучкорубами, Петр Федорович, ты инвалидов назначай. Либо старух. А мы там работу себе сами найдем.
Председатель только рукой махнул.
В Красный лес они въехали с песней. Хоть и крепок держал мороз, и губы жгло низовым каленым ветром, а все же пелось. На делянку, где работали лесорубы, они прибыли веселые, раскрасневшиеся.
Серафима Васильевна тут же выпрягла из саней председательского коня, накинула на него попону и привязала к дереву. Крикнула бригадиру:
– Принимайте подкрепление, Иван Лукич!
– Да вы сперва обогрейтеся, – обрадовавшись нежданной помощи, сказал Иван Лукич. – Чайку вон попейте. С калиной.
На просторной росчисти среди пней горел костер. На камнях в мерцающих углях стоял артельный чайник. Носик лениво посапывал, похлюпывал и ронял на черные угли бурые капли.
– Расставляй, Иван Лукич. Некогда нам чаи распивать.
Дед Киря и Дмитрий Иванович Степаненков вымеряли и обрезали бревна, вытаскивали их на лошадях, раскладывали по периметру будущего сруба. Вальщики работали уже в дальнем конце вырубки. Валили сосны и ели, обрубали сучья и макуши. Подтоварник складывали в отдельные штабеля – на стропила и стойки, на леса и перекладины. Стройка потребует много расходного материала.
В первый день работы в лесу Анна Витальевна так наломала тело, что утром с трудом встала с кровати. Болели все мышцы, все суставы. Она наскоро умылась, оделась и побежала в школу. В это утро Серафима Васильевна приказала им собраться пораньше, чтобы отправиться в Красный лес вместе с лесорубами и плотниками Ивана Лукича.
Возле школы Анну Витальевну поджидала Зинаида. Она ушла из дому рано, еще пылил над деревней Млечный Путь. Петр Федорович из полеводческой бригады перевел ее на ферму. Родила одна из доярок, Надя. Надя рожала уже второго. Вначале от окруженца, от старшего лейтенанта.
– Ну, Надя! Мужика три года как нет, а она – рожает! – качали головами прудковские старики.
Муж Нади пропал без вести в первое военное лето.
– Анна Витальевна, миленькая, иди-ка домой. Маме поможешь, за ребятами доглядишь. А в лес я за тебя денек съезжу. – И Зинаида потянула из руки Анны Витальевны топор.
Но та отвела ее руку и сказала:
– Хоть это и непривычная для меня работа, но то, что положено, отработаю сама. Спасибо тебе, Зиночка, добрая твоя душа. – И она обняла Зинаиду, как сестру.