Встреть меня на полпути

Джеймс Лилиан Т.

— Повернись и посмотри на своего сына, Тристан. Я бы хотела посмотреть, как играет мой, поскольку, как ты любезно заметила, я уже пропустила первый тайм.

Презрение наполнило ее глаза, губы скривились, образуя яд, который, я чувствовала, вот-вот должен был извергнуться. — Твоего сына даже не было бы здесь, если бы не плата за обучение, которую платят такие родители, как мы, — она указала на себя и мам по обе стороны от нее.

Я могла бы многое проигнорировать, но намекать на то, что мой сын не имел права на образование, было жестоко. Заставив себя разжать челюсти настолько,

чтобы заговорить, я сказала, — я плачу за обучение столько же, сколько и ты.

У нее вырвался звонкий смех, но он был испорченным, больше не беззаботным. — Пожалуйста. Вы получаете финансовую помощь, и все здесь это знают. Как, по-вашему, твой сын смог присоединиться к команде? Ты думала, это бесплатно?

Мое лицо вытянулось, и она усмехнулась. — Такие люди, как вы, любят работать в системе, и вместо того, чтобы быть благодарными, вы разворачиваете свой жадный зад и влезаете в наш круг общения, как будто вам здесь самое место.

Ее голос стал громче, и люди, сидевшие вокруг нас, теперь наблюдали за моим унижением, истекая слюной, как стервятники, кружащие над гниющей тушей. Я слышала свой пульс в ушах, а глаза начинали гореть.

Я шмыгнула носом, быстро моргая, не позволяя упасть ни единой капле. Я привыкла к этому. Я могла бы с этим справиться. Все было прекрасно. Все было прекрасно.

— Ты права, Тристан. Я не платила за то, чтобы Джейми был в команде, но не потому, что не хотела платить. Однако я плачу за обучение столько же, сколько и каждая здешняя семья, и делаю это самостоятельно. Я встаю и иду на работу каждый день, чтобы заработать своему сыну место здесь. И как безработная мать, чей муж работает, чтобы оплатить место ее ребенка, ты не имеешь права комментировать это.

— Ты, из всех людей, собираешься осуждать меня за то, что я мать-домохозяйка? Как неудивительно лицемерно с твоей стороны.

Я скользнула потными руками вниз по бедрам и обхватила колени. Я чувствовала жар в глазах каждого, и тошнота подкатила ко мне.

— Ты вкладываешь слова в мои уста, чтобы манипулировать ими, превращая себя в жертву. Я не буду играть с тобой в эту игру. Мой сын здесь, потому что он этого заслуживает и потому что я работаю ради этого. Конец истории.

Кэролин и Лара обе хлопали ее по плечам, говоря, чтобы она бросила это, но она была диким огнем, пылающим, не заботясь о том, кого или что она поджигает. — Ты можешь сколько угодно сидеть там в своем подержанном костюме секретарши, но мы обе знаем, что единственная работа, для которой ты подходишь, не требует одежды.

Я вздрогнула, мой щит рассыпался под сочетанием ее яда и продолжающихся взглядов. Скатилась одинокая слеза, и я смахнула ее всего на секунду, чтобы быстро последовать за ней. Я встала, намереваясь убежать и разрыдаться в уединении своего автомобиля, но крепкая хватка на моем запястье остановила меня.

Я посмотрела вниз, моргая, чтобы разглядеть что-нибудь сквозь пелену в глазах. Гаррет обнимал меня рукой, но он не смотрел на меня. Он пристально смотрел на Тристан, и от него исходила ярость.

— Возможно, вас не волнует, что ваши дети на самом деле делают то, что им нравится, но мы здесь для того, чтобы наблюдать за игрой. Убирайтесь,

чтобы мы могли это сделать.

Она отстранилась, выдохнув, как будто не могла поверить, что он действительно сказал ей уйти. Но Гаррету было наплевать. Во всяком случае, его взгляд стал еще жестче, когда он наклонился вперед.

— Сейчас.

Идиотка все еще выглядела готовой к драке, но Кэролин внезапно толкнула ее в плечо, пробормотав бог знает что ей на ухо. Тристан позаботилась о том, чтобы бросить на меня последний осуждающий взгляд, но она послушалась, встала и неторопливо удалилась, задрав нос.

Для меня не имело значения, ушла она или нет. Я больше не хотела там находиться, но рука на моем запястье отказывалась ослабевать, таща меня обратно к трибуне.

— Мне жаль, Мэдди.

Я повернулась к нему так быстро, что была удивлена, что не получила травму. Никто не называл меня Мэдди. Я потребовала, чтобы моя семья перешла на Мэдс еще в средней школе, потому что думала, что Мэдди звучит как детское имя. Так почему же из уст Гаррета это прозвучало как гребаный секс на палочке?

— Что? — я сглотнула, вытирая еще больше непрошеных слез. — За что ты, возможно, должен извиняться? Я та, кто смутил тебя.

Он скользнул рукой с моего запястья на ладонь и переплел свои пальцы с моими. Его глаза все еще горели гневом, когда он посмотрел на мое залитое слезами лицо.

— Я должен был остановить это до того, как все стало настолько безобразным, — он выругался, крепче сжимая мою руку. — Я боялся сказать этой женщине что-то, чего не смог бы взять обратно, и еще больше боялся, что сделаю что-то, что плохо скажется на тебе или Джейми в школе.

В тот момент я едва дышала, глядя ему в глаза и теряясь в осознании того, что он чувствовал то же самое из-за меня. Мысль о том, что кто — то — особенно он — будет рядом со мной, опьяняла.

— Чего ты боялся, что сделаешь с ней? — прошептала я.

Он наклонился так низко, что мы почти дышали вместе, — Честно? Мне хотелось влепить ей пощечину своим хот-догом.

Я моргала, потеряв дар речи, пока он медленно не поднял свободную руку. Я посмотрела вниз, чтобы увидеть все еще завернутый в фольгу хот-дог, сплющенный так, словно он выжал из него все, что мог, и потеряла самообладание. Я смеялась так сильно, что у меня вырвалось пронзительное поросячье фырканье, а мышцы моего живота протестующе заныли. И тут ко мне присоединился баритонный смех Гаррета.

Мы сидели там, и кто знает, сколько людей наблюдало за нами, умирая из-за того, что он раздавил свою сосиску, пытаясь не ударить ею женщину.

Еще больше слез потекло по моему лицу, и мне стало хорошо. С каждой упавшей слезой, вызванной смехом, мои легкие расширялись все больше, а сердце успокаивалось. Глядя на этого человека снизу вверх, каждый из нас изо всех сил старался держать себя в руках, я не могла вспомнить, когда в последний раз смеялась так сильно, что могла заплакать.

Мы сидели плечом к плечу, все еще держась за руки, и смотрели последнюю четверть игры. Это не казалось странным или романтичным, просто удобным, и ноющий шепот в глубине моей головы говорил мне, что я могу к этому привыкнуть.