Вторая мировая война. Ад на земле
Шрифт:
Эти молодые люди были винтиками в военном механизме, беспощадно давившем все живое. Их сентиментальный патриотизм свидетельствует об успехе еще одного механизма – выстроенного Геббельсом педагогического и пропагандистского аппарата. Рождество 1942 г., которое они встречали в России, стало еще одной вехой общеевропейской трагедии, где этим солдатам была отведена значительная роль, еще одним шагом к окончательному крушению безумных амбиций их вождя, которые привели эти молодых людей к безвременной гибели.
Геринг клялся, что воздушный флот сумеет снабжать немецкие войска, оказавшиеся в окружении под Сталинградом, хотя элементарные математические подсчеты показывали, что для такой задачи самолетов не хватит. В декабре, по мере того как убывали запасы продуктов, снарядов и пуль, Паулюс терял людей, танки, а в итоге потерял
12 января четыре русских фронта нанесли удар по группе армий «Дон» к северу от Сталинграда и обратили войска оси в беспорядочное бегство. Дивизия Пасубио, составлявшая часть Восьмой итальянской армии, попавшей в Донской котел, вынуждена была пробиваться на запад. Топливо закончилось, бедолаги бросали орудия и шли пешком. «Машины с грузом оставляли на дороге, – писал лейтенант артиллерии Еугенио Корти. – Сердце разрывалось от такого зрелища. Сколько итальянских сил и денег было потрачено на это оборудование!»37 Если измученные пехотинцы пытались сесть на немецкую машину, их отгоняли с криками и проклятиями.
Корти тщетно пытался сохранить дисциплину в своем подразделении: «Неужели люди, не привыкшие в обычной мирной жизни соблюдать порядок, вдруг сделаются послушными лишь оттого, что наденут униформу? Враг поливает нас огнем, толпа бежит, спотыкаясь. Я вижу самые ужасные сцены за все время отступления: итальянцы убивают итальянцев. Мы уже не армия, со мной не солдаты, а животные, не способные себя контролировать, повинующиеся примитивному инстинкту самосохранения»38. Лейтенант проклинал собственную мягкотелость: не поднялась рука пристрелить солдата, нарушившего приказ (немногочисленные сани отводились только для раненых). «Хаос усугубляется бесчисленными проявлениями слабости, подобной моей… Оказавшийся среди нас немецкий солдат не мог сдержать презрения. Вынужден признать, что он прав: наши люди недисциплинированны до дикости»39.
На перевязочном пункте «раненые лежали друг на друге. Когда один из немногих ухаживавших за ними санитаров являлся и приносил раненым воду, к стонам присоединялись вопли тех, на кого он невольно наступал. Снаружи на снег постелили солому, и там лежали еще сотни солдат на пятнадцати– или двадцати градусном морозе. Мертвые вперемежку с живыми. Их всех обходил один врач: он сам был ранен осколками, когда проводил ампутацию опасной бритвой»40.
Но, даже когда чаша весов склонилась в их пользу, страдания русского народа отнюдь не завершились. В крестьянской избе Корти застал пораженную горем семью: «Я наткнулся на плававший в крови труп старика-великана с длинной белой бородой. К стене в ужасе прижались три или четыре женщины, с ними полдюжины ребятишек. Все они худые, слабые, с восковыми лицами. Солдат преспокойно уплетал картошку. В избе было так тепло! Я велел женщинам и детям ужинать, пока не набежали еще солдаты и не съели все до крошки»41. Солдат оси часто удивлял стоицизм русских, в которых они видели прежде всего жертв коммунизма, а уж потом противника. Даже после того как вторгшиеся в страну завоеватели причинили столько горя, простой народ зачастую по-человечески сочувствовал страданиям вражеских солдат, и сочувствие вызывало у этих солдат искренний отклик. Корти писал: «Когда мы останавливались во время долгих переходов, многих наших соотечественников спасали от обморожения бескорыстные, материнские заботы этих бедных женщин»42.
Во время страшного отступления союзники Гитлера проклинали люфтваффе: немецкие самолеты снабжали только своих солдат. Корти писал: «Мы злобно провожали взглядами эти самолеты, их облик и цвет казались нам столь же чуждыми и отталкивающими, как униформа немецких
Корти содрогался и негодовал при виде того, как немцы расправлялись с пленниками, хотя знал, что Красная армия зачастую точно так же поступает с теми, кто попадает к ней в руки. «Это ужасно, мы же были цивилизованными людьми, а оказались вовлечены в неистовую схватку между варварами»45. Корти метался между двумя крайностями: отвращением к немецкой жестокости, «из-за которой я подчас переставал видеть в них представителей человеческого рода», и невольным уважением к их силе воли. Оскорбляло и презрение немцев ко всем прочим народам. Он слышал рассказы о том, как офицеры пристреливают тяжелораненых, как насилуют и убивают, как сбрасывают с саней раненых итальянцев и экспроприируют транспорт в пользу вермахта. Но его поражала четкость, с которой немецкие солдаты продолжали выполнять свои обязанности даже не на глазах у офицеров и сержантов. «Я задавал себе вопрос… что бы с нами сталось без немцев, и вынужден был нехотя признать, что в одиночку мы, итальянцы, угодили бы в лапы врага. Я благодарил небеса за то, что в одной колонне с нами шагают немцы. Как солдаты они не имеют себе равных, тут нет и тени сомнения»46.
Немецкие танки и бомбардировщики Stuka отбрасывали преследователей, помогая отступающим колоннам пробиваться вперед под смертоносным огнем советских минометов. Одному итальянцу осколком срезало яички. Он сунул их в карман, рану перевязал веревкой и поплелся дальше. На следующий день, добравшись до санчасти, он спустил штаны и, как повествует Еугенио Корти, нащупав в кармане, протянул врачу «на ладони вместе с крошками печенья почерневшие яички и спросил, нельзя ли их пришить»47. Корти удалось добраться до станции Ясиноватая, и оттуда он через Польшу был отправлен в Германию. Наконец, санитарный поезд доставил лейтенанта в возлюбленное отечество. В конце 1942 г. некий итальянский генерал признавал, что 99 % его соотечественников не только считают войну проигранной, но и мечтают, чтобы конец наступил как можно скорее48.
В январе 1943 г. на Восточный фронт обрушились мощные удары. 12 января Красная армия предприняла атаку на севере, за пять дней боев расчистила коридор вдоль берега Ладоги и тем самым прорвала блокаду Ленинграда. Одновременно на юге русские отбили Воронеж и смяли венгерские дивизии. В конце января советская армия вплотную приблизилась к Ростову, угрожая немецким отрядам на Кавказе. Вскоре немцам оставался лишь плацдарм под Таманью, чуть восточнее Крыма. 31 января Паулюс капитулировал под Сталинградом с остатками Шестой армии. Жуков первым из советских военачальников получил звание маршала, вслед за ним этой чести удостоились Василевский и сам Сталин. 8 февраля русские вошли в Курск, неделю спустя – в Ростов, 16 февраля освободили Харьков.
Сталинград радикально изменил дух советской армии. Солдат по фамилии Агеев писал домой: «Я в отменном настроении. И вы бы тоже были счастливы на моем месте: вообразите, фрицы от нас побежали»49. Василия Гроссмана задевал глухой эгоизм Чуйкова и прочих военачальников, оспаривавших друг у друга славу этой победы: «Скромности нет. “Я сделал, я вынес, я-я-я-я я-я…” О других командирах без уважения, какие-то сплетни бабьи»50. Но после поражений и бед прошедшего года как не простить сталинским генералам их неуемное торжество? Битва за Сталинград обошлась русским в 240 000 человек погибших только в самом городе. Многие были похоронены в безымянных могилах: фронтовики из суеверия не надевали нательные бирки, по которым опознавали убитых. Эвакуировали 320 000 раненых и больных. Всего сражение в городе и вокруг города унесло 600 000 жизней военных и гражданских. Но Советский Союз охотно платил по кровавым счетам за победу, переломившую ход войны.