Вторая сущность (Повести)
Шрифт:
— Сходи к профессору наук.
— Что за зверь?
— Профессор малахольный, приезжает на летнее жительство…
— А чего малахольный?
И рассказал мне Паша про него.
Этот профессор стал колоть дрова, засадил топор в сосновую чурку и тащил его оттуда два дня. А на третий Федька Лычин за рубль вытянул топор одной рукой, левой.
Этот профессор захотел вырастить небывалую клубнику и вместо навозу поставил меж грядок приемник — мол, от музыки все растет спорее. Клубнике эта музыка оказалась до лампочки, а приемник украли, поскольку
Этого профессора соседка попросила загнать овец, а сама в сельмаг побежала. Профессор загнал. Во-первых, не соседских, а чужих; во-вторых, не овец, а коз; в-третьих, не в хлев, а в избу…
Много Паша поведал мне подобного. Получалось, что такой малахольный и может знать про аистов. Пошел я…
Деревенская улица вечером — что тебе городской проспект. Коровы идут, как павы, — несут свои тяжелые вымени. Барашки блекочут и уже взбивают пыль, хоть и май. Звуки разные странные, вроде львиного рыка, откуда-то берутся. Гуси белой ниткой вдалеке прошивают мой путь. А в палисадниках уже чего-то зреет.
У окна крайней избы помахивал молотком высокий, два меня, старик в обвисшей шляпе. Очки на носу. Белая борода махонькая, как одолженная. Натуральный профессор. Паз конопатил.
— Не клин да не мох, плотник бы сдох, — поприветствовал я через калитку.
— Понимаете ли, дует.
— Я к вам по делу, Аркадий Самсонович…
— К вашим услугам.
Он бросил окно и подошел к заборчику. Лет на десять подревлее меня. Нос крупный, как у аиста. Лицо красное, уже ветром и солнцем тронутое. Натуральный профессор.
— Что-то вас не припомню…
— Дружок я Павла Ватажникова, Николай Фадеич, гощу у него.
— Тогда прошу в дом, — решил профессор по-людски, но ведь и я к нему подошел с культурной стороны.
Внешне изба избой, а внутри, извините, жизнь городская. Одна русская печка и осталась. Все шло по одной стеночке в своем порядке: диван, телевизор, шкаф, торшер… По другой стенке книг было столько, что, упади они все враз, мы бы с профессором имели контузию.
— Я первый приехал, без жены, но чаек организую, — как бы начал оправдываться профессор.
— Как аист…
— То есть?
— Он тоже наперед аистихи прилетает разузнать насчет лягушек, поскольку его супруга их кушает.
— Моя супруга лягушек не кушает, — насупился профессор.
Подсел я к столу, как и положено гостю. Хозяин звенит чашками, а попутно интересуется:
— Так какое у вас дело?
— Научное, как к профессору.
— Э, профессор-то профессор, но на пенсии.
— Всё перезабыли?
— Нет, разумеется. Что вас интересует?
— Жизнь белых птиц, а конкретнее — пернатых аистов.
— Не уловил…
— Уточняю: жизнь пернатых птиц, а конкретнее — белых аистов.
— Николай Фадеич, я же турколог.
— Ваша национальность, Аркадий Самсонович, значения тут не имеет, — вежливо подправил я.
— То есть?
— Говорю, мне до лампочки, что вы турок.
— Да не турок я, а специалист по турецкому языку и турецкой культуре.
Вот почему
— И в птицах не кумекаете?
— Ничегошеньки.
Я, конечно, понимаю, что каждый профессор только в своем деле профессор. Но все-таки. Свое дело своим делом, а знать о смысле всего существующего профессор обязан. О деревьях, воде, земле и белых аистах. Уж не говоря про вторую сущность.
— А я понадеялся на ваш общий уровень.
— Дорогой Николай Фадеевич, специализация достигла невероятного размаха. Приведу такой пример… Бывало, захотел мужик сочинить песню. Придумал, взял гармошку и запел. А теперь? Один пишет слова, второй пишет музыку, третий аранжирует, а четвертый поет.
Но тут профессор удивил меня вовсе. Я ждал чаю грузинского, неважно под каким номером, а он ставит термос литра на два. В нем и чай, чернющий, как деготь. Извините, пить такой чай — что есть вареные огурцы. Но в гостях сам себе не хозяин. Однако профессор не растерялся — выставил сгущенку с конфетами.
— Тогда, Аркадий Самсонович, в этой самой науке дураку легче укрепиться.
— Почему вы так думаете?
— Ум-то есть понимание не одного дерева, а всего леса.
— Слова «дурак» наука не признает, Николай Фадеевич.
— Как так?
— Это обывательское понятие, годное для рынков и коммунальных кухонь.
— Чего ж признает наука?
— Способный, одаренный, талантливый… Или же неспособный, бесталанный…
— А как же в науке дураков зовут?
— Николай Фадеевич, ну что такое «дурак»? Да вы разденьтесь…
Он и сам скинул малахай не малахай, но пальтецо бабье с оторочкой вроде бы из кошачьих хвостов. Правда, под бабьим пальтецом оказалась бабья кофта с помпончиками на груди. Сбросил и я свой зипун, Пашей одолженный, а попутно рассказал профессору байку, поскольку дураков он никогда не видел…
…Приобрел один мужик дачный участок и обзавелся хозяйством дай бог всякому. Дом на каменном фундаменте и со вторым этажом. Паровое отопление с душем. Две теплицы с помидорами. Клубника зреет — как пройдет, так ведро. А в сарае кроликов пара сотен… Только стало у мужика сердце пошаливать. Да тут еще старший сын пристрастился к напиткам градусным… А младшая дочь со шпанистым парнем связалась и уехала с ним куда глаза глядят. Жена и того лучше отмочила — к соседу по даче ушла… Задумался мужик, взял воду из колодца и снес на анализ. И оказалось в той воде повышенное присутствие железа. Хлопнул он себя по лбу: «Вот отчего мои беды! От железа!» Ну?
— Загадочный случай, — удивился профессор.
— Так кто этот мужик — неспособный или бесталанный?
— Нелогичный.
— Да он дурак натуральный!
— И все-таки вашего критерия я не улавливаю, Николай Фадеевич.
Непонятное слово «критерий» он зря ввернул, хотя догадаться можно, что ему не взять в толк, как я дураков разню. Эх, было бы умных поболе, а подходящий критерий мы бы сыскали. Да и какой там критерий — у дурака на лбу писано, какую должность занимает да сколько получает.