Второе дыхание
Шрифт:
Я прислонился к ограде, окружающей весовую и место, где расседлывают победителей, изо всех сил стараясь делать вид, что суета прочих тренеров и жокеев интересует меня куда больше, чем то, что я услышал от Гленды. Я лениво стоял, жмурясь на ярком солнышке, предоставив мыслям течь своим чередом. В словах «Баден-Баден», «Польша» и «снег» явно есть что-то важное, и это как-то связано с Глендой и кобылкой…
Гленда цокала каблучками в отдалении. Гленда ревнует своего мужа к Квигли и Гарви…
«Чушь», — подумал я.
И вдруг, в результате одного из тех сдвигов, которые порождают озарения в пустоте, мне на ум пришло слово — причем настолько отчетливо, что я понять не мог, как это оно не вспомнилось мне раньше. Слово попалось мне в одном из писем в той папке с Трокса. Я-то думал, что запомнил только этот «гиппостат», но нет: теперь я вспомнил другое слово, вероятно, куда более важное. Это был адрес, хотя и не точный, но все-таки.
«Rennbahn».
«Baden-Baden Rennbahn».
Трам-тата-там-там.
Слово «Реннбан», написанное готическим шрифтом.
Я совершил поступок, который еще полчаса назад показался бы мне невозможным: сам, добровольно, подошел к Гленде. Гленда была полностью погружена в свои мысли. Она запнулась своим каблучком за мой ботинок и даже не заметила меня.
«Баден-Баден», — пробормотала она себе под нос и прошла было мимо, но быстро передумала, когда я предложил ей все-таки выяснить насчет погоды, будь то в прошлом, в настоящем или в будущем, в любом месте и в любое время, которое ее интересует.
— Вы серьезно? — осведомилась она. Я внезапно увидел перед собой женщину с проницательным взглядом, резким голосом и острым умом, которой были совсем не к лицу крашеные локоны.
— Только я смогу это сделать не раньше понедельника, — сказал я. — До тех пор у меня не будет доступа к нужному компьютеру.
— А Белл говорит, что вы у себя в метеоцентре главный, — возразила Гленда. — Я думала, что вы в качестве начальника можете делать то, что вам заблагорассудится.
Я ответил, что я не начальник, а в лучшем случае заместитель, а про себя подумал, что не собираюсь пускать в ход свои связи ради результатов, польза от которых весьма сомнительна. Я виновато улыбнулся Гленде и честно объяснил, что центральный компьютер по воскресеньям включают лишь в экстренных случаях, а уличение заблудших супругов таковым не является.
— А зачем, — ненавязчиво спросил я, — он ездит в Баден-Баден и прочие места?
— К девкам, разумеется! Я дам вам список.
Роскошная Гленда была отнюдь не дурой.
— Все эти места — ипподромы, — пояснила она. — Вы этого, наверно, не знали?
— Не знал, — согласился я. — И все в Германии?
— Какой догадливый! Нет, не все. Но большинство.
— И ваш муж выставляет там
— Я же вам говорила, он так утверждает! И каждый раз говорит, что скачки отменили из-за снега, но я вам точно скажу: никакого снега там нет.
— Я узнаю, — пообещал я.
Гленда достала из сумочки копию того списка, который выдала Белл. Я мельком глянул на бумажку и сунул ее в карман.
— Баден-Баден! — фыркнула она. — Чушь какая!
Она стояла так близко ко мне, что я чувствовал, как от нее несет спиртным, и видел крошечные капельки туши, засохшие на кончиках загнутых ресниц. Блестящие золотистые волосы успели отрасти, и корни у них были черные.
— Разведусь с Джорджем! — сказала она вдруг зло и решительно. — И поделом ему!
Я внезапно понял, что по уши сыт хитроумными замыслами ньюмаркетских злоумышленников. Следующий час я провел, поглощенный Ноябрьским гандикапом. Я просто наблюдал за сложным, чарующим, огромным миром скачек. И даже выиграл небольшую сумму, когда конь Гарви, второй фаворит, пришел третьим.
Я не был уверен, что Робин Дарси нарочно избегает меня, но встретились мы явно случайно: это была одна из тех встреч, когда двое поворачиваются и неожиданно сталкиваются нос к носу.
Мы не сказали друг другу ничего лишнего — еще бы, у нас ведь было по несколько часов на то, чтобы подготовиться! Я выразил соболезнования по поводу гибели его прекрасного самолета. Он выразил радость по поводу нашего с Крисом спасения. Он поблагодарил меня за письмо, которое я отправил ему из аэропорта в Майами за полчаса до вылета. Я спросил, благополучно ли он добрался. Он доверительно сообщил, что приехал только вчера.
Он был доброжелателен. Подал мне руку. Пригласил снова заезжать к ним с Эвелин в любое время, когда мне будет удобно. А мне все хотелось спросить: «Робин, где папка? И для кого вы организуете следующую сделку? Кто приобретет очередной кусок бомбы?»
В карих глазах, прячущихся за толстыми очками, тоже мелькали вопросы и ответы: «Читал ли Перри Стюарт те бумаги в папке? Да нет, не мог он их читать. Он не мог открыть сейф. Конечно, он слышал мой пароль, „Херефорд“, но это ничего не значит».
Мне хотелось сказать: «Большое спасибо тому, кто придумал завязать мне глаза, кто бы это ни был». А в его глазах я читал: «Вы и не подозреваете, насколько близки были к смерти!»
Интересно, что он сказал Крису… что он хочет поручить ему теперь.
Я предпочел бы иметь Робина Дарси в числе союзников, а не врагов. Родился умным… Ну почему такой человек торгует смертью?
Впрочем, слишком многие умные люди предпочитают торговать смертью.
Робин кивнул мне и ушел туда, где Каспар Гарви, способный, но не блестящий, принимал сдержанные поздравления по поводу третьего места, которое заняла его лошадь в Ноябрьском гандикапе.