Второе дыхание
Шрифт:
Сразу став очень серьезным, Балашов подошел к Кожухарю.
— Нельзя без меня! Ни он, ни вы города не знаете.
Кожухарь озадаченно посмотрел на ребят.
— Верно. Этого я не учел. Останется Зобнин. Собирайся, Балашов.
Разведчики ушли. В доме все стихло. Только за перегородкой изредка ворочался связанный немец. Время тянулось медленно. Дед, как сидел за столом, так и заснул, и Зобнин понял, что он очень стар.
Хозяйка, наклонив голову, молча что-то шила…
Выйдя из дому, Кожухарь и Балашов прокрались до конца переулка. Они бродили пустынными ночными улицами, подстерегали за углами, караулили на перекрестках. Все было напрасно. Кроме парных патрулей, на улицах никого не было. А время шло. До рассвета оставалось немного.
Балашов предложил напасть на патрульных. Кожухарь не согласился. Патрульных сразу же хватятся. Поднимется тревога.
Опять послышался мерный стук движка, и разведчики повернули в ту сторону.
В конце переулка, во дворе, огороженном невысоким саманным забором, на шесте раскачивалась электрическая лампочка. При ее свете Кожухарь и Балашов увидели несколько мотоциклов и фургон-прицеп, в котором работал движок. Поодаль стоял автомобиль с кузовом-вагончиком. От прицепа к автомобилю тянулся толстый кабель.
«Радиостанция», — определил Кожухарь.
Разведчики притаились у забора. Щелкнула дверь вагончика, мелькнула полоска света. Донесся обрывок немецкой речи. Дверь захлопнулась. Кожухарь шепотом выругался: грузный немец не спеша уходил в глубь двора. Вдруг он повернул и быстро зашагал к забору, за которым, согнувшись, прятались разведчики. Балашов схватился за нож. Кожухарь, почувствовав это движение, предостерегающе взял его за локоть. Немец подошел к забору и начал расстегивать шинель. Мгновение — Кожухарь рывком выпрямился и наотмашь ударил немца по голове. Тот грудью повалился на забор.
Через четверть часа разведчики были дома. «Языка» примостили на табурете и привели в чувство. У немца громко и часто стучали зубы. Временами он хватал ртом воздух и икал. Ему дали воды. Кожухарь посмотрел в солдатскую книжку пленного и начал допрос:
— Капрал Франц Гассель?
— Да!
— Воинская часть?
— 50-я пехотная дивизия, рота связи.
— Ваша профессия?
Немец оживился.
— О-о, я рабочий. Бавария. Завод. Понимаете? Гроссмастер пива. Я делал экстрапиво!..
Кожухарь оборвал его:
— Ваша военная специальность?
Немец увял:
— Мотоциклист-связной.
Кожухарь достал карту:
— Покажите зенитные батареи.
Немец провел языком по пересохшим губам и огляделся. Возле печки сидел проснувшийся старик и с нескрываемым любопытством смотрел на немца. Рядом стояли Зобнин и Балашов. Пленный судорожно икнул.
— Ну, я жду! — повелительно проговорил Кожухарь.
Немец наклонил голову, избегая взгляда Кожухаря, хрипло сказал:
— Нике! Я не могу.
— Можешь! — резко, как команду, бросил Кожухарь. Немец вздрогнул, втянул голову в плечи и поспешно согласился.
— Да-да! Могу. Битте, — дрожащими руками он взялся за карандаш.
Наблюдения с вершины Курушлю пригодились. Показания капрала совпадали с данными разведчиков. Немец не обманывал.
— Гут, — поощрительно сказал Кожухарь. — А теперь покажи, где новая железнодорожная ветка.
Довольный тем, что угодил, капрал с готовностью уставился глазами в карту.
— Вот! — он начал вести черту от основной магистрали и сейчас же положил карандаш. — Ее уже нет, разобрали… — растерянно проговорил он.
Кожухарь утвердительно кивнул головой:
— Правильно. Где гросс-пушка?
Глаза пленного растерянно забегали.
— Ну! — торопил Кожухарь, не спуская с немца колючего взгляда. Немец покорно вздохнул.
— Здесь, — сказал он, ставя на карте крест.
В это утро по улицам Бахчисарая двигалась довольно обычная для той поры процессия. Впереди вышагивал рослый капрал. Солдат и полицейский в комбинезоне с белой повязкой на рукаве, оба со шмайсерами, подгоняли двух арестованных. Арестованные шли в ватниках со связанными назад руками. Рты их были заткнуты тряпками.
Зловещая процессия миновала несколько переулков и свернула на улицу, ведущую к окраине города. Редкие прохожие оборачивались и долго смотрели вслед.
— Драма Лермонтова «Маскарад», — пробормотал себе под нос солдат-автоматчик, и глаза его стали озорными. Это был Балашов. А впереди шагал Зобнин, нахально посматривая по сторонам. Так они дошли до заставы — крайнего домика в конце улицы.
У заставы стояло двое солдат.
И тут случилось неожиданное. Один из арестованных как-то по-козлиному скакнул вбок и рысцой затрусил к заставе.
— Хальт! — рявкнул «капрал». — Цурюк!
Солдаты заставы, гогоча, обступили арестованного. Тот мычал в тряпку, дергал головой и дико вращал глазами. Один из солдат пнул его в бок. Второй дал оплеуху. Арестованный, мыча, затрусил обратно и был неласково встречен капралом. Солдаты оглушительно заржали. Хохотали конвоиры. Сдержанно улыбался даже полицейский. И пока солдаты заставы могли видеть понурые спины «арестованных», их разбирал неудержимый смех.
Из разведсводки штаба 3-го района партизанских отрядов Крыма:
Март 1942 г.
Нижний Аппалах.
Заповедник.
…Начальник контрразведки штаба 11-й армии майор фон Ризен 4 марта выехал в район Бахчисарая в связи с сообщением о том, что советской авиацией уничтожена засекреченная сверхмощная артиллерийская установка.
На этом кончается рассказ о том, почему о малоэффективности сверхмощной артиллерийской установки генерал-лейтенант Эрих Шнейдер упомянул лишь вскользь.