Второе Пришествие
Шрифт:
На следующий после дня рождения день родители, а точнее единственная родительница (они развелись, когда ему было лет десять) заставила Егора ехать на дачу забирать поспевший урожай. Пришлось подчиниться, чтобы урожай, который, по мысли Егора, за копейки продавался на рынке, все же не испортился. Заведя ненавистный будильник аж на шесть часов, Егор попытался специально лечь пораньше. Желание спать, довольно легкое, ощущалось, и, едва он лег, казалось, что оно полностью властвует над ним. Но прошло некоторое время, и Егор почувствовал, что спать он не хочет категорически. Он привстал на кровати. Спать не хотелось, желание улетело и самовольно витало по комнате. Он попытался схватить его, но промахнулся, после чего лег обратно в постель. Такая борьба продолжалась довольно долго. Егор решил подумать о чем-то, но и мысли не лезли в голову. Он прокручивал различные сюжеты, где он, к примеру, спускался в подземелье, где бродил по коридорам, спасаясь от вампиров и прочей воображаемой нечисти. Он встал и взглянул на часы. Ужас обуял его, пронизав насквозь: было три часа ночи. 'Вставать через три часа! Три часа на сон! Проклятье! Да зачем мне это надо? Твари. Ненавижу я их. И не стыдно мне за отношение к ним. Забивают себе в голову всякую дурь, а я тут какое отношение должен иметь ко всему? Да ну их
Прозвенел будильник, и Егор с огромным трудом поднялся. Спать хотелось не настолько сильно, но он прекрасно чувствовал, что за длинный день это коварное желание еще успеет отыграться. Позавтракав, то и дело роняя голову, что вызвало комментарии матери в духе 'нужно было раньше ложиться', он вышел на улицу. Прохлада и ветерок привели его в чувство, пока он шел по улице и стоял на станции, постукивая ногой о перила, но в поезде его разморило, и он задремал.
Сойдя на станции назначения из третьего вагона, Егор заметил, что машинист поезда неверно рассчитал дистанцию, в итоге полтора вагона - три первых двери - проехали вперед и людям приходилось спрыгивать прямо на насыпь. 'Что за дикость, - думалось ему, - подал бы назад'. И, словно, прочитав мысли Егора, рядом стоявший дачник закричал: 'Дебил! Назад подай! Дай людям сойти'. Мужик прикурил сигарету, в то время как две не совсем пожилые женщины помогали спуститься старой-престарой бабушке с коляской. 'Что ж ей дома-то не сидится', - мелькнула мысль у Егора. 'Назад подай, идиотина!' - продолжал истерично и гулко орать мужик, отчаянно дымя на прочих сошедших с поезда. Когда мужик заорал в третий раз, потому что та бабушка оказалась не последней, а за ней стала вылезать бабушка заметно старше предыдущей, и уже не с одной коляской, а с коляской, корзинкой и гигантским рюкзаком, Егор не выдержал, и, забыв про все свои присказки про социофобию, заорал: 'Назад подай!' Мужик обернулся и посмотрел на Егора с большим недоумением, так что тому захотелось провалиться, но он лишь попытался изобразить глупую улыбку. Впрочем, слезавшая бабка оказалась последней, двери закрылись, и поезд уехал. Спустя пятнадцать минут Егор был уже на месте.
Бабушка с дедушкой, отдавшие за лето все силы на злосчастных сотках светились от счастья, впервые в этом году увидев внука на участке. Они угощали его всем, чем можно. По сути, весь завтрак только и состоял из доморощенной еды. 'Да, это вам не бургеры и не чипсы', - думал он, глядя улыбающихся на родственников, но, чтобы сохранить приличие, улыбнулся в ответ: 'О, очень вкусно, спасибо!' Бабушка с дедушкой воссияли - их труды не пропали даром. Да - это была та категория людей, что получила на склоне лет долгожданный смысл жизни в виде работы на земле. Своей собственной земле. Здесь уж точно все зависит от тебя. Обратите внимание, как каждый собственник стремится облагородить свой участочек, свое мини-государство (а кто из дачников за столом не начинал шутить про Силенд, что, мол, и нам надо провозгласить свою автономию), как хочет он его выделить, и как не жалеет сил. Уж, кажись, всю неделю ходил на ненавистную работу - вот тебе диван! Нет! Ты будешь стоять часами в пробке, трястись в набитой электричке; потом умирать, роя траншеи для задержки воды, падать в обморок, целый день стоя на лестнице, крася дом; ты будешь дивиться и очаровываться еще зеленой кислейшей ягодкой, но первой; ты будешь целовать первый огурчик, как не целовал ни одну девушку, будешь поглаживать весной деревца, вопрошая: 'Милые мои яблоньки, как перезимовали? Не замерзли ли?'; ты будешь ругаться с соседями из-за пяти сантиметров территории, на которые заехал забор; будешь запасаться свечами на случай отключения света; научишься мастерить самодельные тачки, пугала, которые будут будоражить твое воображение своим темным обликом ночью, но при этом полностью игнорироваться птицами; ты будешь ложиться спать со звоном в ушах после попыток побороть все лето восстающую как феникс траву, чтобы потом утром возмущаться, что кто-то гудит косилкой в другой части садового товарищества; ты будешь воспринимать войну с борщевиками в разы более кровавой, чем первую и вторую мировые вместе взятые; ты будешь уверен, что лучший подарок на День Защитника Отечества - это шуруповерт; ты будешь всем рассказывать, какой жулик и вор председатель этого товарищества, как он построил себе на казенные деньги забор и вырыл колодец, будешь возмущаться увеличивающимися поборами, но все равно будешь платить их, будешь возмущаться при этом теми дачниками, кто закатывает бучу каждое собрание и пишет петиции на председателя, собирая подписи неравнодушных. И все ради ощущения свободы, вариативности, чувства хозяина, что на этих - именно этих - метрах ты сам себе государство и сам себе начальник. Это поколение, чье детство прошло по съемным дачам (которые давали ой как далеко не всем) - они дорвались. И новое поколение, к которому принадлежал Егор, этот энтузиазм никоим образом не поддерживало.
Бабушка, получив в свою власть лишнюю пару рук, причем рук довольно крепких, тут же начала поспешно отдавать приказания, отправив Егора бороться с сорняками. Но поскольку тот начал выдергивать вместе с чертополохом клубнику вместе с усами, то пришлось отправить его за пределы участка, бороться с травой там. Тут же появился сосед, приставший с глупыми вопросами.
'Как учеба? А-а-а-а, уже закончил, - ('Посчитать что ли не может, идиот', - пронеслось в голове у Егора).
– Где работаешь? Нравится? Много платят? Ну да, времена сейчас трудные, без блата никуда не берут. Жениться не планируешь?' - и тому подобное. Но наибольшее раздражение сосед вызвал, когда начал показывать как надо правильно держать косилку, с какой стороны лучше начинать кошение и так далее. Хотелось вырваться. Делать было нечего, интернет не ловился. Наступил долгожданный вечер, и Егор отбыл на станцию.
Подошел поезд, и он устроился у окошка. На станции остался пожилой мужичок жалкого вида, приподнявшийся на цыпочки, чтобы увидеть, как по вагону вместе с внучкой идет та, которую он полвека называл цыпочкой. Они небрежно махнули рукой, и дедок понуро поплелся по платформе. Поезд тронулся. В поездке Егор слушал электронную книгу, изредка поглядывая в окно, где лес и поля периодически перемежались небольшими городками, поселками, деревнями; также пейзаж разбавляли переезды и мосты. И вдруг поезд резко остановился, хотя и станции не было видно. Очевидно, было применено экстренное торможение. В вагоне началась суета. Егор снял наушники. По связи что-то объявляли, но, как это обычно и бывает в электричках, разобрать там что-либо было крайне проблематично. Кто-то уже убежал в соседний вагон. Вскоре из него выбежала
Егор так и не надел наушники, поэтому слышал сейчас разговор своих попутчиков, сидевших напротив него. Это были женщина с ребенком. Поезд своим внутренним освещением озарил забор, где виднелся номер телефона, по которому можно было приобрести чудодейственный смиксованный сахар. Впрочем, большая часть цифр была замазана. Ребенок был как раз в том возрасте, когда детей интересует буквально все - они могут часами повторять 'а это что?'
'Мам, а почему цифры испорчены?' - закартавил мальчик.
'А это злые дяди торгуют ядами, чтобы дети случайно не позвонили! Вот добрые дяди и закрашивают'
'А может, и тети, - промелькнула мысль у Егора.
– А ведь я сам всегда смеялся над взрослыми, видя как висят кругом телефоны с рекламой наркоты, что мол, они своих дитяток не берегут и не стирают их. А в последнее время я таким много вижу. Пока я думал, что есть хорошо, а что плохо, считал за достижение одно сообщение на форуме, мол, 'как убрать-то сие злодейство', люди покупают баллончики с краской и - пшик-пшик - и готово. Что и говорить...'
Егор уже хотел взгрустнуть, что зря потратился на билет, но тут по вагону пошли контролеры. Поезд остановился на очередной станции, и толпа зайцев рванула по платформе. За двумя контролерами возвышались два здоровенных удальца с нашивками 'Охрана'. Нутро у Егора заскрежетало.
'Вот два мужика! Станьте в тех и тех дверях и не пускайте! Что за бред? За что вам платят зарплату? В вагоне и так сидят те, кто так или иначе купит билет, кто законопослушный или живет на станции, где есть турникеты. Вот и все! Зачем это бродячий цирк с проверкой? Как часто вы ловите нарушителей? Кто хочет нарушать, ему словно говорят: 'Нарушай, но плати за это. Плати бегом по платформам, с риском быть отрезанным закрывшимися без предостережения об осторожности дверями - а я, будь машинистом и, видя таких в зеркала, закрывал бы так, чтобы прищемить их по максимуму - плати прыжками с платформ и лазанием по заборам. Хочешь не платить - страдай. Но стоит ли это страдание денег за билет? По-моему, это веселое приключение. Я просто законопослушный. Я понимаю, что если я не заплачу, однажды поезда встанут. Я ответственный. Но почему, почему, если контролеры не прошли, я корю себя за купленный билет? Значит, я покупаю его ради них? Ради вот этой шайки-лейки???'
Егор приехал домой и привычная жизнь вновь закабалила его. 'Как же смешно это смотрится со стороны', - в очередной раз подумал Егор, осматривая новую красавицу-модель. 'Интересно, сколько времени суммарно тратится на это? И ведь я знаю, как его значительно уменьшить, знаю... Стоит лишь ускорить время конца, стоит всего лишь раньше кончить... Да, равно как и везде', - засмеялся Егор над показавшимся ему оригинальным каламбуром собственного производства. В подобные моменты ему вдруг хотелось, что называется, начать с понедельника 'новую жизнь'. 'К этому не притронусь, без этого я смогу обойтись, вообще легко, буду заниматься этим и этим'. Но равно Егор и прекрасно знал, чем окончится понедельник. 'Один раз', 'две минутки' и так далее. 'Как же жаль, что я не пью, - думал он в такие моменты, - напиться бы сейчас конкретно'. Мысли о некоем более рациональном распределении времени растворялись также незаметно, как и появлялись. Егор успокоился, решив, что, несмотря на все трудности, которым подвержена его жизнь, ему удается сдерживать себя.
...Странный сон мерещился той ночью Дарье: она словно бежала по бесконечному туннелю не то от бандитов, не то монстров, и всякий раз, едва она отрывалась, преследователи появлялись спереди. И всякий же раз, обнаруживался некий проем сбоку, в который наша героиня и устремлялась. Так она бегала довольно долго, пока сон не сменился. Вообще, эти моменты, смены снов, всегда интересовали Дашу, которая вела специальную тетрадь для записи снов. Иногда за ночь удавалось увидеть несколько действительно интересных снов. Второй сон был в ту ночь более спокойным, но не менее странным: странность его была в полном отсутствии людей. Странно было и то, как Дарья передвигалась, она полулетала, словно целлофановый пакет взмывает на ветру. Впрочем, когда она проснулась, ощущение легкости пропало напрочь. Даша выключила надоедливый будильник и задремала... За дверью раздался шум: ее мама собиралась на работу.