Второе пришествие
Шрифт:
Апостол говорил по-арамейски, все, ускоряя темп речи, и Введенский забеспокоился, что с какого-то момента может перестать понимать его речь. Он много читал на этом языке, а вот говорил и слушал его мало. Что не удивительно, где он мог найти носителя этого давно исчезнувшего из живого общения наречия. Но, к счастью, пока он распознавал все. И это было для него крайне важно, так как он предчувствовал, что дискуссия может быть не только жаркой, но и очень интересной.
– Каждый из нас жертвовал ради истины, которой Ты нас научил, всего себя. До сих пор не могу забыть этих ужасных пыток, которым я подвергся в Синопе.
Введенский перевел взгляд на Иисуса, но тот явно не намеревался отвечать на поставленный вопрос. По крайней мере, в данный момент. Он сидел, как показалось Марку, даже отчасти с отрешенным видом, словно бы разговор Его никак не касался.
Не дождавшись ответа на поставленный вопрос, Андрей Первозванный продолжил:
– Ты сильно изменился за это время, Йешуа. Иногда у меня даже появляется чувство, а ты ли это? Или кто-то другой? А может тебя подменили? Тогда ты постоянно говорил: с нами, с селянами, с горожанами. Где твои знаменитые притчи? С тех пор, как мы снова тут, мы не слышали еще ни одной. За столько лет у тебя не появились новые?
– Я согласен с братом, - раздался голос Петра.
– Ты много наблюдаешь, но мало говоришь. Особенно с нами, хотя с другими более красноречив. (Уж не меня ли он имеет в виду, подумал Введенский). Я допускаю, что за такой большой срок твой характер переменился. Мы тоже уже не совсем такие, какими когда-то были. Но нам всем очень важно знать, что ты думаешь о происходящем? Поддерживаю Андрея, нам важно знать твои мысли. От этого зависит очень многое и в судье каждого из нас, и в судьбах мира. Пора раскрыть карты. Мы все нетерпеливо этого ждем.
– Подожди, Петр, - вмешался в разговор Матфей.
– Во-первых, не говори от имени всех нас. Таких полномочий ты не получал. И даже твой авторитет на дает тебе такого права. Я понимаю нашего великого брата. И не намерен Его торопить. Слишком многое изменилось и накопилось с тех пор. Мы тогда были чересчур большими оптимистами. И сейчас, когда мы пришли снова, то поняли, что все совсем не так. Не только Иешуе надо во всем разобраться, но и каждому из нас. А ты Андрей, и ты Петр не хотите этим заниматься, вам главное - сохранить все, как и было тогда. Но я не вижу, как это можно сделать. Все оказалось совсем не таким, гораздо более ужасным.
– "И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадем, а на головах его имена богохульные" - вдруг замогильным голосом процитировал самого себя Иоанн Богослов.
Это были первые его слова, услышанные Введенским. До этого момента он все время молчал. По крайней мере, в его присутствии. Впрочем, Введенский почти не сомневался, что подобным же образом он вел себя и в его отсутствии. Достаточно было посмотреть на его угрюмое лицо. Так и казалось, что оно лишено способности улыбаться. Впрочем, если вспомнить, что представляет из себя четвертое евангелие и Откровение - одни из самых мрачных и страшных текстов, которые были когда-то написаны, стоит ли этому удивляться.
Апостол Петр недовольно повернул голову в его сторону.
– О чем ты, Иоанн?
– Я предупреждал, мир катится в бездну. И ничто его не остановит.
– Ты опять за свое, - вдруг усмехнулся Иуда Искариот.
– Вечно у тебя одна тема. Кроме как о конце мира, ни о чем думать не можешь.
– А все твои мысли о тридцати сребреников, - огрызнулся Иоанн Богослов.
Иуда Искариот, едва ли не мгновенно стал пунцовым.
– Мы давно решили этот вопрос!
– воскликнул он.
– Хватит, мы сейчас обсуждаем совсем другую тему, - встал со своего места апостол Павел.
– Помните мои слова: "Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое". Говорите и ведете себя так, словно не повзрослели. Неужели вы не понимаете, как многое будет зависеть от наших слов и поступков. Я хочу перед всеми вами заявить: я считаю, что Йешуа не может единолично принимать решение о дальнейшей судьбе христианства. Да, Он основатель его, но ведь каждый из нас сделал немало для утверждения провозглашенной Им истины. Без наших усилий она бы не вышла за пределы Иерусалима. Разве я не прав, Йешуа?
Апостол Павел повернулся к Иисусу. Все замерли, ожидая его ответа.
– Ты прав, Павел. Один я никто и ничто. Я же не случайно позвал вас всех за собой. И я согласен, что этот вопрос мы должны решить все вместе. Но то, что было когда-то, не должно довлеть над нами. Не ты ли Павел говорил: "Не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего, чтобы вам познавать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная". Беда в том, что все слишком уж закостенело, благая весть давно выветрилась, как запах еды из оставленного жильцами дома, сохранились лишь догмы да ритуалы. Скажите, возлюбленные мои братья, разве для того мы все это начинали, ради для того жертвовали собой? Мы пришли, чтобы проповедовать истину, а истина - это добро и любовь. Много ли мы успели за то время, что находимся тут, увидеть их? Скажите, только честно.
– Иисус внимательно оглядел присутствующих. Матфей, Фома, Иаков Алфеев, прав, Фаддей, Симон Зилот. Ты не боялся говорить правду.
– Да, ты прав, Йешуа. Мы должны быть честными по отношению к самим себе. Я приму любое Твое решение, Отче.
– Нам следует еще во многом разобраться, - произнес Иисус.
– Не будем спешить с принятием решений. Я уверен, наступит момент, когда мы поймем, каким оно должно быть.
– Иисус внезапно повернулся к Введенскому.
– Мне надо кое о чем с вами поговорить, Марк.
22.
Они прошли в соседнюю комнату. Туда же направилась и Мария Магдалина. Она шла под руку с Верой, и они о чем-то негромко болтали. Введенскому было интересно узнать о теме их разговора, но ему не было слышно.
Они расселились полукругом.
– Хотите чай или кофе? А может пиво?
– предложил Иисус. Я вчера впервые попробовал этот напиток. Мне понравился.
– Вы ни разу не пили пиво?
– удивилась Вера.
– Ни разу, - подтвердил Иисус.
– А где мне было его пить?
– В самом деле, - проговорил Введенский.
– Негде. В Евангелие о пиве нет ни слова.
– И о многом другом, - задумчиво произнес Иисус. Введенский надеялся, что Он разовьет эту тему, но не стал этого делать.