Второе пришествие
Шрифт:
Отец Вениамин глубоко и печально вздохнул.
– "И познаете истину, и истина сделает вас свободными", - произнес он.
– Именно так, а не иначе. Только хотим ли мы быть свободными?
– Но что такое свобода? Отдаем ли мы себе отчет?
– Свобода - это не лгать, не бояться правды, какой бы она не была. Любая, даже самая невинная ложь делает нас несвободными, превращает в нас в зависимых от нее.
– Ну, хорошо, - примирительно произнес Отец Вениамин.
– Но что конкретно это означает в данной ситуации?
– Я много размышлял на эту тему, Веня, - проговорил епископ Антоний.
– Боюсь, что нам
– Но о каком конце ты говоришь?
– Помнишь, мы с тобой много спорили о том, насколько порочна административная система нашей церкви, как далеки ее иерархи от христианского идеала, как узок их умственный и духовный коридор. И куда они нас всех ведут?
– Разумеется, я прекрасно помню наши разговоры. С тех пор ничего не изменилось.
– Не изменилось, - подтвердил епископ Антоний.
– И не изменится. Но почему?
– Да, скажи, почему?
– Выслушай меня спокойно, с христианским смирением. Дело в самих основах нашей религии. Они не верны. А это, в свою очередь, ведет к неверному поведению. Вспомни историю христианства, сколько злодеяний, зла, мракобесия, разврата. И все под крышей церкви. Разве это случайно?
– Ошибки бывают везде.
– Ошибки и преступления тоже возникают не случайно, корень их в базовых постулатах. Да и не много накопилось всего? И где грань между ошибкой и преступлением? По ошибке сожгли на кострах тысячи еретиков, вырезали, закабалили миллионы индейцев, преследовали староверов потому, что они иначе крестились. Нужно ли еще перечислять?
– Не нужно, историю я знаю.
– Знать мало, пора выводы делать. Пришел же час истины. Мы должны быть смелыми, не бояться любых умозаключений. Даже тех, которые вызывают у нас категорическое не согласие. Сейчас не согласны, а потом согласимся. Так очень часто случается; чтобы принять новую истину, сознание следует перенастроить. Между прочим, к этому способны очень и очень немногие. А в нашей среде особенно. Она чрезмерно консервативная, упорно сопротивляющаяся любым, даже незначительным переменам, любым, самым ничтожным отклонениям от догм. Меня всегда удивляло в священнослужителях уверенность в том, что они носители истины, проводники какой-то великой духовности. А на самом деле, сплошная заскорузлость. Вместо ума начетничество, вместо поиска истины - лицемерие, вместо открытости - глухая оборона. И все оправдывается именем Бога. Как будто Он дал им вечную индульгенцию.
– Очень суровый приговор, - не без труда разжал губы отец Вениамин. Он был очень бледен.
– Это не приговор, а анализ. У себя на севере я изучал, анализировал денно и нощно историю и сегодняшней день церкви, исписал горы бумаги.
– Ты написал книгу?
– Нет, такой цели я перед собой не ставил. Я просто пытался разобраться во всей истории христианства. Да нет, даже не христианства, а во всей истории религии, которую можно проследить.
– И какому выводу пришел?
– Как ни странно, однозначного вывода я не сделал. Я думаю, что человеку это не под силу. Но это не означает, что мы не должны размышлять на эти темы, не делать умозаключений, не предпринимать никаких действий. Это было бы с нашей стороны роковой ошибкой. Их-то это не беспокоит, они любой своей глупости, любым заблуждениям навешивают статус божественного откровения. И с этим надо бороться.
– Но тогда получается, что и святое писание не свято.
–
– И оно не свято, - спокойно, как ни в чем ни бывало подтвердил епископ Антоний.
– Сколько писано, переписано об его противоречиях, о помещенных в нем ужасных деяний, которые никак не могут быть проявлениями божественной любви. Разве мы с тобой, мой друг, схоласты?
– Нет, Михаил, - назвал его светским именем отец Вениамин. - Ни в коем случае.
– Тогда в чем же дело?
– Для меня каждая буква в нем всегда была свята.
– Так не бывает.
– А как бывает?
– Если мир не свят, то и писание не может быть свято. В мире без конца борются добро и зло. Оно принимает бесчисленное количество обличий. Задача зла любыми путями придать себе вид добра, внушить, что оно как раз им и является. И святое писание отражает этот процесс. Даже странно, что раньше мы этого как-то не замечали. Да и вообще, причем тут писание. Если Бога нет в душе, оно ничем помочь не может. А принести вред огромный способно вполне. Оно нужно начетникам для оправдания своего неделания искать истину, всем тем, для кого оно служит инструментов духовного закабаления миллионов людей.
– Возможно, ты в чем-то прав. Не стану спорить. Но хочу спросить о другом: что же ты все-таки решил? Ты же приехал сюда не просто так. Я вижу, ты весь разговор ведешь к некой цели. Или я не прав?
Епископ Антоний едва ли не впервые за их встречу на мгновение улыбнулся.
– Да, ты как обычно прав, мой дорогой друг. Только это не совсем то, что ты думаешь. Да, я принял решение бросить вызов официальной церкви, патриарху, всей этой системе. Но при одном условии.
– Он замолчал.
– Что за условие?
– Отец Вениамин вдруг почувствовал сильное волнение.
Епископ Антоний наклонился к нему.
– Я стану бороться, если Иисус одобрит это мое решение. Если он скажет, что надо делать, какую новую церковь основать. Что толку разрушить Вавилон, если на его месте возникнет новый, точно такой же рассадник разврата и невежества. Ведь Он не случайно пришел сюда и сейчас, как не случайно Он пришел туда и тогда. У Него должен быть план. И мне надо знать, насколько он совпадает и моим. Я вовсе не хочу разрушить веру Христову, ничего более не претит моей душе. Но я хочу ее очистить от всех этих ужасных наслоений, которые превращают ее в блудную девку. Прости за грубое сравнение, но слишком уж накопилось у меня. Поэтому великая к тебе моя просьба: помоги с Ним свидеться. Век буду тебе благодарен.
– Благодарность тут ни причем, тем более встреча целиком зависит от Марка. Я не знаю, как Его найти. Тебе надо отправиться к моему сыну. Ты найдешь у него понимание своим взглядам и намерениям.
– А у тебя?
Отец Вениамин долго не отвечал.
– Прости, но пока я не готов последовать за тобой. Я должен все тщательно обдумать.
24.
Так повелось, что Чаров обычно встречался с патриархом наедине не чаще одного раза в месяц. Зато встречи были весьма продолжительные и обстоятельные, они обсуждали много вопросов, подчас весьма неожиданных. Чаров всегда готовился к ним долго и тщательно, обдумывал, что скажет святейшему, старался предугадать, какие получит указания и наставления.