Второе восстание Спартака
Шрифт:
Айно горестно вздохнул.
– Нам-то что теперь делать? Надо парня выручать...
– Как? Коллективное письмо написать?
– Зачем, если можно лично обратиться... – он помолчал и вдруг страшным голосом спросил: – Ты видел, кто во втором ряду на трибуне сидел? В шляпе фетровой?
– Не-а, я за мячом следил. А кто?
Айно зачем-то оглянулся по сторонам, хотя в помещении они были только вдвоем, – вчера белого как кость Артура сразу после трагедии увели невесть откуда взявшиеся мрачные типы в длинных плащах, – и прошептал:
– Он еще днем прилетел, на «Ли-2», я видел.
– Да кто?
Айно
Спартак ни фига не понял. Но переспросить не успел: в дверь тихо, но уверенно постучали, потом дверь отворилась, и на пороге возник давешний тип в плаще до пят.
– Спартак Котляревский, есть тут такой? – вполне доброжелательно поинтересовался он.
В горле Спартака мигом пересохло. Айно смотрел на приятеля с ужасом.
– Я – Котляревский, – выдавил из себя Спартак, вставая. – А... С кем имею честь?
– Попрошу пройти со мной, – сказал гость. – С вами хотят побеседовать. – И добавил успокоительно: – Вещи можете оставить здесь. Пока.
«Началось», – только и подумал Спартак.
Они пересекли плац, подошли к входу в командный пост. На пороге их встретил военный с небольшим квадратиком усов, в малиновых петлицах которого располагались четыре ромба. Интересно, а что, позвольте узнать, командарм первого ранга делает на аэродроме?..
Спартака, можно сказать, передали с рук на руки, и вниз, в помещение поста, его вел уже молчаливый командарм. Недлинный коридор, несколько дверей по обе стороны. Остановились напротив одной из них – ничем эдаким от прочих не отличающейся. Командарм постучал, приоткрыл, сказал внутрь несколько слов и, по-видимому, дождавшись ответа, сделал шаг в сторону. Мол, заходи, братишка, не боись.
Спартак пожал плечами и зашел.
И замер на пороге.
Кого угодно он ожидал увидеть – родного перепуганного командира, чужого разозленного командира, обоих командиров вместе, в мясо пьяных... но только не его.
– Проходи, Котляревский, что же ты стоишь в дверях? – сказал Лаврентий Павлович и указал на свободный стул.
Больше никого в кабинете не было, только портрет Ленина на стене. Бежевый плащ Берии был небрежно брошен на стол, а поверх него – фетровая шляпа.
Нельзя сказать, чтобы Спартак ошизел от ужаса, нет. Конечно, он был потрясен – а кто, спрашивается, не был бы потрясен, лицом к лицу столкнувшись с человеком, портреты которого носят на каждой демонстрации, с другом и соратником самого Сталина? Вот то-то.
Но Спартак быстренько взял себя в руки, вытянулся во фрунт и отчеканил:
– Товарищ народный комиссар, лейтенант Котляревский по вашему приказанию...
– Ай, оставь ты это, – перебил, поморщившись, нарком. – Какое приказание? Какое я имею право тебе приказывать? У тебя свой командир есть... Садись уже. Давай знакомиться.
Спартак сел. Помолчали. Стеклышки знаменитого пенсне бликовали в свете лампы, и глаз Берии никак не удавалось разглядеть. Это было неприятно, но терпимо.
Спартак вдруг вспомнил, что нарком очень неравнодушен к футболу и болеет за свое любимое «Динамо» – команду НКВД. Так что же, это он специально прилетел – на игру посмотреть? Или так совпало?
А потом глупая, но смешная мысль пришла
Гитлера и товарища Сталина, присвоив им первые номера, поставить в ворота, пускай оберегают последний рубеж и сзади подгоняют лозунгами ленивых. Канарис и товарищ Берия будут играть в защите: по должности положено. Ворошилова и Буденного определить в форварды, чтоб прорывались в штрафную площадку лихими кавалерийскими наскоками мимо Бормана и Геринга. Товарища Жданова пристроить на северо-западный край, пусть бегает по бровке и навешивает на бритую голову Хрущева. Ведь все население Земли прильнет к радиоприемникам, затаив дыхание и вслушиваясь в потрескивающую помехами трансляцию: «Риббентроп обходит Молотова, пасует Геббельсу, вместо уставшего Гиммлера гитлеровцы выпускают на замену свежего игрока Шелленберга, Мюллера удаляют с поля на первой же минуте за грубую игру...» Да, а судьей взять Чемберлена, он любит выступать арбитром в международных делах. Хотя нет, Чемберлен не годится, будет подсуживать немцам; лучше Рузвельта, ведь американцам пока до фонаря европейские баталии...
– Чему это ты ухмыляешься? – быстро спросил Берия.
Ничего не поделаешь, раз уж не смог сдержать улыбку...
И Спартак изложил свои фантазии насчет матча века, правда, в смягченном варианте...
Товарищ Берия хохотал так, что чуть не потерял пенсне. Тряслись его плечи, колыхались щеки.
– За такое можно сразу к майору представить, – простонал он. – Гитлера на ворота, меня в защиту? Представляю!
Наконец он совершенно успокоился, спросил ровно:
– На бомбардировщике давно летаешь?
– Меньше недели, товарищ нарком, – внутренне напрягся Спартак.
– И получается?
Мысли разбегались.
– Знаете, товарищ нарком, после истребителя будет получаться на любой лоханке.
Берия хмыкнул.
– Да, отзывы о тебе из истребительного полка самые положительные.
– Меня сняли с полетов... – напомнил Котляревский, но Лаврентий Павлович лишь отмахнулся:
– Забудь, пустое. Ты не виноват. – Он сделал паузу. – Тут вот какая петрушка получается, лейтенант. Каюсь, это моя вина – это я организовал позорный матч. И прилетел полюбоваться. Полюбовался... Хотел, понимаешь, чтоб ребята развеялись перед работой. Отдохнули немного, косточки размяли... Вот и размяли, черт... Видел, да, что произошло? Беда произошла. Большая беда. Через три дня Павлову лететь на ответственное задание, а тут такое... И главное, некем мне его заменить. Прямо хоть сам лети, а?
– Ну, – шалея от собственной смелости, сказал Спартак, – дело почетное и благородное – бомбить Берлин.
Берия мгновение помолчал, потом спокойно спросил:
– Сам догадался?
– Да у нас половина полка догадалась, товарищ Берия... Не сложно. Дальние бомбардировщики на острове, который ближе всего расположен к Берлину, поспешность – вызванная тем, что фронт все ближе, скоро будет не прорваться... Опять же бомбы тяжелые. Секретность, опять же.
– Молодец, – сказал нарком внутренних дел. – Не ошибся в тебе... А что я тебе собираюсь предложить – тоже догадаешься?