Второе восстание Спартака
Шрифт:
Все, Спартак принял решение.
Класть придется всех. И водителя Приходько. Тут не до жалости. Если все выгорит, в его руках окажется грузовик. Это немало. Разумеется, надо будет переодеться в энкавэдэшную форму. Жаль, лейтехина форма мала, а вот сержантский клифт как раз в десятку, его и надо будет напялить. На грузовике он постарается успеть, до того как разразится всеобщий кипеж, добраться до больнички, где лежит мать. Ну а дальше будь что будет, это уже не так важно...
Чарный затянулся, убрал зажигалку в карман, шагнул вперед, чтобы протянуть пачку Спартаку...
Вернее, собрался шагнуть... Чарного к месту пригвоздил зычный окрик сержанта:
–
Чарный в недоумении повернулся к подчиненному.
Сержант, чтобы смягчить прозвучавшую резкость, принялся торопливо объяснять:
– Опасно это, товарищ лейтенант. Не надо близко подходить. Схватит за руку, прикроется вами, придушит за горло... И чего делать?
«Вот сволочь! – со злостью подумал Спартак. – Как мысли читает». Теперь Спартаку ничего другого не оставалось, как ждать. Сейчас бросаться – чистой воды безумие, сержант наверняка срежет очередью во время броска.
– Неужто ты за меня боишься, Степанов? – Чарный с нехорошим прищуром посмотрел на подчиненного, посмевшего рявкнуть на своего начальника, и в голосе его явственно присутствовала угроза. Однако после небольшой паузы он добавил довольно миролюбиво: – Впрочем, ты прав, от этих можно ждать чего угодно.
Чарный сделал пару шажков назад, оказался даже дальше, чем был до этого, сказал, обращаясь уже к Спартаку:
– А ты ведь задумал накинуться? Признайся? Прав Степанов?
– Нет, не прав Степанов.
– Но в расход-то неохота? – продолжал допытываться Чарный.
– А кому охота, – на этот раз Спартак ответил вполне искренне.
– Страшно?
Спартак по глазам Чарного видел, какого ответа он ждет. Такой и дал:
– Страшно, конечно. Хоть и все там будем раньше или позже.
Чарный к чему-то прислушался. «А ведь верно, что-то тарахтит вдали», – услышал далекие звуки и Спартак.
– Не дрожи, Котляревский, поживешь пока, – сказал Чарный. – Не бойся, пошутил я. По другому поводу остановка, показать кое-что хочу. – Лейтенант демонстративно застегнул кобуру. Командным голосом обратился к подчиненным: – А для вас, бойцы, это была проверка готовности во внештатной ситуации. Чтоб, как говорится, были всегда готовы и бдительности не теряли, ферштейн? Будем считать, что справились. А теперь, Степанов, веди его к кабине.
Разумеется, Спартак не расслабился облегченно, услышав такие речи. Речи могли оказаться ловким ходом. На этот раз, надо сказать, весьма разумным – успокоить заключенного и шлепнуть, выбрав подходящий момент. Тем более «кое-что показать хочу» звучало весьма неубедительно. Какого черта начальнику конвоя что-то там показывать конвоируемому, простому зеку? Бред, в общем-то. «Ладно, посмотрим, ребятки, – решил Спартак. – Но пристрелить, как куропатку, я вам себя не дам, это уж не надейтесь».
Сопровождали его до кабины обычным порядком: один конвоир сзади, другой сбоку, лейтеха топает последним.
– Веди его к краю, – услышал Спартак команду Чарного.
Имелся в виду край холма, на котором они застряли. Кстати, очень удобное место, если кого задумал пустить в расход.
Прыгать вниз, катиться по склону. От подножия склона до первых деревьев всего метров пятьдесят. Какой-то шансик, что не заденут или заденут, но не насмерть, все же есть. А других вариантов не просматривается. Пока не просматривается.
Спартак оглянулся.
– Что за представление, начальник? Чего гуляем по ветру, нам в лагерь не надо?
– Ты поговори у меня! – прикрикнул Чарный. Усмехнулся: – Боишься, что шлепнем?
Ну пусть услышит,
– Боюсь.
– Не боись, хватит уж бояться. Экий ты трусливый. А ну-ка оглянись и посмотри вниз, Котляревский! На нижнюю дорогу смотри! Сейчас появится. Ага, видишь! В оба гляди, тебе это надо обязательно увидеть!
С пригорка, на котором они находились, прекрасно просматривалась ведущая к лагерю дорога. И на ней, вырулив из-за поворота, показался грузовик – точь-в-точь такая же полуторка, на которой везли Спартака, только без брезентового верха. В кузове, широко раскинув руки и ноги, лежал совершенно голый человек. Человек был еще жив – это было заметно даже издалека. Он ерзал, выгибался дугой, одним словом, бился. По тому, как это выглядело, по окровавленным ступням и ладоням Спартак догадался – человек прибит гвоздями к доскам кузова. Происходящее выглядело хоть и понятной, но все же сценой из какой-то иной жизни. Что-то средневековое угадывалось в этом зрелище.
– Я хотел, чтоб ты это увидел, коли уж мы так удачно пересеклись на развилке, – раздался позади Спартака изрядно надоевший голос лейтенанта Чарного. – Специально для тебя сделал остановку. Хочу, чтоб врезалось тебе в мозги.
– Что это? – выдавил из себя Спартак. Любопытство пересилило лютую ненависть к мелкому сучонку в лейтенантской форме.
– Не что, а кто. Хотя уже, наверное, именно «что»... Это Микола Кривчук, знаешь такого? Бандеровец, вражина и паскуда. Таких следовало бы расстреливать на месте, а не цацкаться с ними. Их только пуля исправит. Этой сволочи страна подарила жизнь, но он оценить не смог. Организовал массовый рывок, подбив на побег своих бандеровских дружков. Недалеко, правда, учапали. Догнали. Еще сегодня утром. Правда, эта гнида сумела удрать дальше всех. Если доживет, будет иметь приятный разговор с Кумом. Но на его месте я бы постарался издохнуть побыстрее. А ты, Котляревский, если не хочешь оказаться на его месте, запомни эту картину, на всю жизнь запомни. Пусть она тебе по ночам снится. Пусть сразу приходит на ум, когда чего гнилое удумаешь.
– А с остальными беглыми что? – спросил Спартак, с трудом удерживаясь от сжигающего желания рвануть назад, наплевав на автоматные очереди, и резким движением свернуть этому мелкому сучонку его цыплячью шею. И непременно голыми руками. Чтобы в последний свой миг кожей почувствовать, как отлетает его мерзкая душонка, отправляясь в путь-дорогу к адским котлам. От такой пакости землю избавить – это, пожалуй, зачтется при окончательном подсчете земных деяний.
– Узнaешь, – сказал Чарный. Было заметно, что он потерял всяческий интерес к происходящему и его начинает одолевать скука. – Про остальное и остальных кореша твои расскажут. Все, абгемахт. Полюбовались и хватит. В машину, и едем дальше...
В машине сержант, едва сели на лавки, длинно, смачно, зло выругался. Отвел душу матом. Рядовой взглянул на него удивленно – не понял, чего это вдруг старшой разошелся и, главное, по какому поводу. А Спартак понял – когда командир мудак по жизни, то подчиненным не приходится ждать ничего хорошего, рано или поздно такой гражданин начальник подведет под цугундер. Спартак голову готов был прозакладывать, что у сержанта проскочила такого рода мыслишка: вот ежели бы товарища Чарного случайно бревнышком, скажем, придавило или он бы отравился, покушав не те грибочки, то многим стало бы легче дышать и не пришлось бы опасаться всяческих сюрпризов. И, между прочим, жалеть о невосполнимой утрате тоже никто бы не стал.