Второго Рима день последний
Шрифт:
– Встань,– сказал я. – Обопрись на мои плечи, я завяжу тебе сандалии.
– У меня горит лицо,– сказала она. – Я не укрывала его перед тобой и кожа на нём покраснела от солнца. Ещё у меня красные ноги, ведь я ходила босиком при любой погоде.
Благословляю каждый день, который мне ещё суждено прожить.
После обеда Анна ушла, а мы продолжали тренироваться, в том числе готовились выстрелить из большой пушки, установленной на стене. Джустиниани хотел приучить неопытных рекрутов к грохоту и пламени выстрела, запаху пороха, продемонстрировать, что хотя стрельба из пушек и кажется страшной, но она вполне безопасна для стреляющих. Один из техников кесаря руководил установкой и закреплением пушки на стене. После необходимых расчётов был произведён выстрел и из жерла вылетел каменный снаряд величиной с человеческую голову. Высокой дугой он пролетел над внешней стеной и упал по другую сторону рва, так что вздрогнула земля.
За стеной, насколько видит глаз, местность превращена в пустыню. Деревья вырублены для улучшения обзора. Только пни от кипарисов и платанов белеют на коричневой земле среди редких островов зелёной травы. Срублены даже плодовые деревья, а все дома сровнены с землёй, чтобы не оставлять осаждавшим ни защиты, ни древесины. Где-то далеко за горизонтом поднимался к весеннему небу чёрный столб дыма как от горящего дома. Но кроме него не видно было признаков жизни на опустевшей земле. Подъёмный мост через ров ещё не поднят, поэтому я приказал открыть частично замурованные ворота, и послал несколько человек за ядром. Даже очень опытный каменотёс не сможет обтесать твёрдый камень такого размера за целый день. Лучникам я приказал занять позицию на башне и за зубцами наружной стены, словно дело шло о настоящей вылазке. Посланные за ядром чувствовали себя неуверенно и, едва выйдя из ворот, с опаской стали озираться по сторонам. Но скоро мужество вернулось к ним: они выкопали ядро и вернулись на позицию. Некоторые из них, чтобы охладиться, искупались в воде, которой наполнен ров. Вода всё ещё свежая и чистая, ведь ров выкопан недавно. Его ширина тридцать шагов. Глубина равна ширине. Водой он заполнен через искусно изготовленные подземные водопроводы из моря и больших цистерн, установленных в различных частях города. Ров перегорожен множеством плотин, так что осушить его отводом воды невозможно. Он отделяет стены и город от прилегающей земли как бы длинной цепью прудов. У Блахерн ров заканчивается. Земля там слишком круто спускается к портовой бухте. Отсутствие рва в этом месте компенсируется более мощными стенами и башнями, а дворцовые постройки входят в комплекс оборонительных укреплений и составляют одно целое с крепостью Блахерны, которая тянется до самого моря.
Но сегодня большая стена треснула от единственного выстрела, произведённого с её вершины.
18 марта 1453.
Мы уже не говорим с Анной о политике. Каждый остался при своём мнении. Её тело мне верит. Её сердце нет.
Я посчитал своим долгом рассказать Джустиниани, о чём говорят люди. Он остался абсолютно невозмутимый, и смотрел на меня как на дурачка.
– Естественно, что всякий здравомыслящий человек не хочет войны. Конечно, женщины хотят сохранить своих мужчин, дом и имущество. Если бы я был купцом, резчиком или прядильщиком шёлка, то не желал бы воевать ни за что на свете. Но, по существу, народ не значит ровным счётом ничего. Десяток закованных в железо рыцарей могут держать в повиновении тысячу людей. Это нам продемонстрировали ещё римляне. Народ – пустое место. Если надо, он кричит то, чему его научили. Народ подобен волу, которого ведут на бойню с завязанными глазами. Первое, что я сделал, когда получил жезл протостратора – объявил перепись и сбор всего оружия в городе. Конфискация касалась и простых людей и знатных. Сыновьям архонтов пришлось сдавать арбалеты с инкрустациями из слоновой кости, а мясникам топоры. Ежедневно после учений оружие собирается. Не сдавать его разрешено только стражникам на посту. Остальные могут упражняться тем оружием, каким пожелают, но брать его домой запрещено. Невооружённый народ не опасен. Я прибыл в город, кипящий ненавистью, недоверием к латинянам и превратил его в спокойный, законопослушный город, население которого усиленно тренируется, чтобы защищать его под руководством латинян. Уже одно это является неоспоримым военным успехом, не правда ли? Не беспокойся за народ, Джоан Анжел. Он будет сражаться за свою жизнь, а когда битва, наконец, начнётся, я позабочусь, чтобы ни у кого не было времени думать об измене.
Наши собственные моряки, изнывающие от безделья, куда более опасны,– продолжал он. – Их своеволие приносит вред: раздражает и греков и латинян.
Он потёр свои огромные ладони и бросил на меня довольный взгляд:
– Мне с трудом удалось уговорить кесаря привлечь их к полезному труду. Какой ему смысл платить тысячу дукатов в месяц за кучу бесполезных людей? Греческие рабочие хотят получать за каждый камень, который они поднимают на стены, за каждую корзину земли, которую они переносят с место на место. Это совершенно нормально и справедливо. Ведь они бедные
Несомненно, Джустиниани получил и другие сведения о султане, если принял решение начать такие масштабные работы, как строительство нового рва. Но я не придал этому слишком большого значения. Самой неожиданной новостью было то, что Лукаш Нотарас отстранён от должности. Естественно, судовладельцы и шкиперы латинских судов не хотят подчиняться греку. Но меня удивило, что кесарь именно сейчас решился нанести великому князю такое смертельное оскорбление.
– Неделю назад Лукаш Нотарас напрасно рассчитывал на личную встречу с тобой,– сказал я. – Сейчас, не поговорив с ним, ты отстранил его от должности. Как ты решился на такое?
Джустиниани развёл руками и живо возразил:
– Нет, нет! Я и советники кесаря пришли к единодушному мнению, и Константин согласился с нами, что такой опытный и уважаемый стратег как Лукаш Нотарас должен занять достойное место в обороне города. Разве может он быть полезен во время осады, имея в своём распоряжении лишь гнилые дромоны? Ведь латиняне хотят сами распоряжаться своим флотом. Поэтому Нотарас получил повышение. Теперь он отвечает за оборону важной части городской стены.
Я не поверил собственным ушам.
– Вы что, с ума посходили? Зачем подвергать его искушению? Это легкомысленно по отношению и к нему и к городу. Ведь он открыто заявил, что предпочитает скорее стать подданным султана, чем Папы.
Моё возмущение почему-то развеселило Джустиниани, и он сказал:
– Ничего не могу поделать. Решение единогласное и принято без чьего-либо принуждения. Лукаш Нотарас получает под своё командование более чем четвёртую часть городской стены. Мы не можем отстранить военачальника от командования из-за его благородных убеждений. Всякое внутреннее недоверие необходимо преодолеть. Мы протягиваем ему братскую руку, чтобы вместе, плечом к плечу, защищать этот чудесный город.
– Или ты пьяный?– спросил я. – Или кесарь Константин потерял остатки разума?
Джустиниани сделал вид, что ему в глаз попала соринка. Он с трудом сдерживался.
– После такого повышения мегадуксу будет значительно легче пережить потерю дромонов,– продолжал он, усмехаясь. – Первым шагом Алоиса Диего в деле повышения обороноспособности порта будет избавление от всех мелких и непригодных для боя судов. С кесарьских галер снимут такелаж и вытащат их на берег. Команды галер поступят в распоряжение Нотараса для усиления обороноспособности его участка стены. Вряд ли я смогу найти для него ещё кого-либо.
И не беспокойся,– продолжал он. – Множество других судов также будут затоплены или посажены на мель возле берега. Ведь если во время боя кому-либо вздумается вырваться на них из порта или они загорятся в порту, то это может повредить военным кораблям. А затопленные и непригодные для использования они никого не будут вводить в искушение бежать из города, если дела наши пойдут не очень хорошо. Итак, мы постепенно выходим на финишную прямую. Алоис Диего умный парень, хотя и венецианин.
– И всё же, вы толкаете мегадукса в объятия султана. Искушаете его дорогой, на которую он сам, не смотря ни на что, как грек и патриот, поостерёгся бы вступить. Вы отбираете у него порт и корабли, на которые он потратил собственные средства. Вы обижаете уже обиженного человека. Я отказываюсь понимать и тебя и кесаря.
– Мы вовсе не отбираем у него порт,– защищался Джустиниани. – Наоборот, именно портовую стену он и будет защищать. Всю внутреннюю стену от венецианской концессии до самых Блахерн. По меньшей мере, пять тысяч шагов. Сам я довольствуюсь тысячью шагов внешней стены со стороны суши.
Мне не надо было смотреть на карту, чтобы понять его замысел. Если латинские корабли будут защищать вход в порт, то ни один неприятельский солдат не сможет приблизиться к портовой стене вдоль Золотого Рога. Весь этот огромный участок смогут охранять несколько стражников, единственным занятием которых станет наблюдение за движением в порту. Во время осады эта часть стены будет наиболее безопасной, разве только у турок вырастут крылья. Командование на этом участке никому не принесёт славы.