Второй Эдем
Шрифт:
У Макса было смутное подозрение, что так оно и есть, но, пробыв восемь лет суперзнаменитостью, он с трудом мог представить себе такое. Однако он наконец согласился с Розали.
– Ладно, на площади есть церковь, давай постучимся к падре.
– Ты что, с ума сошел, Макс? Это же Прованс!
– Ну и что?
– Все церкви в радиусе двадцати миль – это давно уже англиканские церкви!Да я скорее на шабаше ведьм замуж выйду.
Ночное венчание
Около десяти
– Я не всегда буду за рулем, ладно? – сказала она. – Я ведь тоже не прочь иногда выпить.
– Отлично, иногда будем брать такси.
Проехав через несколько довольно милых, но не слишком привлекательных деревушек, они нашли идеальную церковь в деревне под названием Донзер, около восьми миль к югу от Монтелимара. Хотя по местному времени была уже почти полночь, они постучались в дом священника.
– Отец, мы хотим обвенчаться, причем немедленно, если вы не возражаете, – сказала Розали на своем школьном французском.
– Еще как возражаю, – ответил священник по-английски. – Вы с ума сошли, приходить в такой час, я ни за что…
– Отец, – перебила его Розали. – Я террористка в розыске и не могу выйти замуж, как все остальные люди. У меня есть пистолет, а у моего жениха полный чемодан денег. Либо то, либо другое непременно убедит вас обвенчать нас немедленно. Что вы выбираете?
– Вид молодых влюбленных – лучшее средство для пробуждения, – сказал священник. – Сколько вы готовы заплатить?
Обсудив сделку, священник быстро обрядился в рясу и провел ожидающую пару через церковный двор к темной церкви.
– Вы понимаете, что это не будет считаться законным браком? – спросил он. – Без надлежащих бумаг церемония носит только символический характер.
– Это как раз то, что нам нужно, – ответила Розали.
Затем священник провел церемонию венчания в маленькой церкви, освещенной лишь несколькими свечами. Ни Розали, ни Макс не были особенно религиозными людьми, но на родине Розали выходить замуж полагается в церкви, и точка. Другого варианта она и представить не могла. Макс же разумно умолчал о двух своих разводах.
Дорога в Дамаск
Хотя ФБР по-прежнему занималось усиленными поисками Розали, молодожены решили вернуться в Америку. Благодаря деньгам Макса и связям Розали получение нового паспорта не доставило хлопот, и Розали въехала в страну без проблем.
Она решила уйти со своего поста. Пусть Пластик Толстоу платит кому-нибудь еще за обязанность сообщать миру о необходимости покупать больше клаустросфер. С Розали было достаточно. Пять с половиной лет она сражалась практически без передыха и ничего не достигла. Воздух больше непригоден для дыхания, а вода – для питья, гулять под солнцем или наслаждаться каплями дождя на лице тоже нельзя, но у Розали не было сил беспокоиться об этом.
Она приняла решение во время суборбитального рейса до Лос-Анджелеса, сидя в самолете рядом с Максом.
Розали направлялась не в Дамаск, а в Лос-Анджелес, но на секунду она увидела истину настолько же четко, как в свое время апостол Павел.
Люди привыкли к мысли о гибели планеты.
Им уже было все равно, ситуация давила на психику слишком долго. Земля была для них стареющей и вызывающей легкое отвращение родственницей, которая болела все сильнее, но все же отказывалась умирать. Она требовала все больше и больше внимания, опухоли на ее теле разрастались, кожа покрывалась мерзкими язвами, и простыни приходилось менять все чаще. Объект раздражения и неудобства, постоянное напоминание о семейной вине. Создавалось ощущение, что теперь, став хозяевами клаустросфер, люди хотели,чтобы мир погиб. Они хотели покончить со всем этим. Они так давно знали о неминуемой смерти планеты, что уже не могли волноваться по этому поводу.
Из туалета в конце прохода возвращался молодой человек. Он был одет в знаменитую рубашку «Клаустрофоб». Изображение уродливой мертвой планеты и под ним незатейливая фраза в чуть более благообразном варианте: «Ну и х** с ней!»
Розали взглянула на рубашку, автоматически повторив слоган.
– Да и правда, хер с ней, – сказала она себе под нос.
Однако ее услышали, по крайней мере, десять сидящих неподалеку пассажиров. Розали слушала новости в наушниках, а людям в наушниках сложно контролировать громкость своего голоса. Появилась стюардесса, наклонилась к Максу и сказала:
– Извините, сэр, не могли бы вы попросить свою спутницу выбирать выражения. В самолете находятся дети.
Затишье перед бурей
Мало кто может устоять перед соблазном роскоши, и Розали не сомневалась, что будет в восторге, получив возможность вволю понежиться. Однако, переехав в дом, рядом с которым находилась клаустросфера, причем размером с четыре-пять теннисных кортов, она очень удивилась своей реакции.
– Тебе нравится? – спросил Макс с неподдельной гордостью. – Тут даже бассейн есть.
– Макс, я пять лет занималась тем, что взрывала эти штуковины.
– Не вздумай взорвать и эту, а то я с тобой разведусь. Здесь можно классно отдохнуть, это настоящее произведение искусства, а рыбы даже икру могут откладывать. Ну же, дет… то есть, хм… дорогая, у нас медовый месяц.
Макс видел сомнения Розали: уйти из группы «Мать Земля» – это одно, а резвиться в клаустросфере – совсем другое дело.
– Послушай, – сказал он, – муж и жена должны разделять интересы друг друга, верно? Я пытался поучаствовать в твоей большой экологической войне. Теперь ты должна узнать мою жизнь.