Второй шанс-IV
Шрифт:
— Я ещё застал первого начальника МУРА Сан Максимыча Трепалова, — говорил Калитурин. — Он мне вот этот значок под номером тридцать шесть лично вручил.
Ефим Павлович выдвинул ящик стола, достал из него, судя по всему, вырезанную им же деревянную шкатулку, открыл её, покопался внутри и показал мне треугольный значок, по ободу которого шла надпись «Московский уголовный розыск, а чуть ниже середины под изображением раскрытого глаза и над перекрестием серпа и молота красовалась цифра «36». Треугольная форма и глаз по центру тут же навели на мысль о масонах,
— До этого Трепалов в ВЧК работал, а потом по рекомендации Дзержинского был назначен начальником МУРа. Перед ним поставили задачу очистить Москву от чрезмерно расплодившейся уголовщины. Сан Максимыч был человеком исключительного хладнокровия и отваги, принимал личное участие в ликвидациях банд, поимке опасных преступников. Именно ему принадлежит авторство традиции Московского уголовного розыска, которая укладывается в емкую фразу «Навстречу опасности первым идет старший!». С поставленной задачей Трепалов успешно справлялся. Уже к моменту моего появления в уголовном розыске количество убийств и разбоев сократилось в 3 раза, а грабежей — в 9 раз. Под его руководством в Москве было ликвидировано несколько наиболее свирепых банд: Сынка, Гришки-Адвоката, Партизана, Сабана, Зюзюки, Гусека, Голицына — он же Князь, Селезнёва — он же Чума…
Я сидел и записывал, прикидывая, хватит ли мне пятидесяти страниц блокнота и, что самое главное, как долго я здесь задержусь? Так-то мы с мамой договорились встретиться в шесть вечера на вокзале, сейчас на часах половина третьего, часа два — два с половиной в запасе имеются. Как время будет поджимать, начну задавать наводящие вопросы.
Блокнота мне хватило, хотя и впритык — к концу нашей встречи в нём оставалось четыре страницы. А вот ручки немного не хватило, тут уже Ефим Павлович выручил. Без четверти пять сердечно поблагодарил гостеприимного ветерана.
— А то бы ещё посидел, — не без сожаления сказал вошедший во вкус Калитурин.
— Со всем бы моим удовольствием, но не могу, мы с мамой договорились встретиться в шесть часов на вокзале.
— Тогда конечно, езжай. А когда в Москве в следующий раз появишься?
— Да кто ж его знает, так вроде не планируешь, а потом раз — и приходится срываться. В любом случае у меня есть ваш телефон. Вы не будете против, если я вас в случае чего наберу, вдруг вопрос какой появится?
— Звони, конечно, я всегда дома. Разве что могут попросить перед школьниками выступить, я же в комитете ветеранов МВД состою. Вот и приходится выступать, особенно перед какой-нибудь серьёзной датой.
Сердечно попрощавшись со всеми обитателями квартиры, в том числе с выползшим снова из своей комнаты Михаилом, я наконец покинул гостеприимного ветерана. С консьержкой внизу тоже попрощался, она в ответ буркнула что-то нечленораздельное. А выйдя на улицу, неожиданно понял, что мне срочно нужно сбросить балласт, всё-таки солидная порция борща и пирожки сделали своё дело.
Но не возвращаться же назад, поэтому было принято решение искать отхожее место
Первым на пути попался кафетерий, но, когда я спросил у тётеньки за прилавком, есть ли у них туалет, та сделала губы жопкой.
— Туалет для клиентов, нечего сюда как в общественную уборную бегать.
— Тогда продайте мне пожалуйста стакан какое и сочник. Спасибо… А теперь покажите, где туалет.
И ведь центр столицы, а сортир какой-то привокзальный, сплошная антисанитария. Хорошо хоть газеты имеются нарезанные в большом количестве. Обложил ими грязный стульчак, так, надеюсь, не подцеплю какую-нибудь заразу.
Сделав свои дела, вышел в зал.
— Какаву-то с сочником возьмите, — окликнула меня тётка за прилавком.
— Оставьте себе, — громко ответил я. — И в уборной наведите порядок, не туалет, а свинарник какой-то. Санэпидстанцию к вам пришлю.
— Да ты…
Что «я» — уже не услышал, так как покинул сие гостеприимное заведение. Наверное, это услышали немногочисленные посетители кафе, так же, как и услышали мои слова о местном сортире. Может и правда накляузничать в санэпидстанцию?
И вдруг я понял, что мне угрожает реальная опасность. Моментально вернувшись в реальность, я понял, что перехожу дорогу на красный сигнал светофора, а справа на меня несётся гружёный «ЗИЛ», и его водитель, глядя на меня широко открытыми глазами, судорожно жмёт на тормоз, но на скользком асфальте машину заносит юзом, и я понимаю, что ещё секунда — и меня попросту снесёт. Единственное, что успеваю сделать, это рухнуть пластом на асфальт и, словно в замедленной съёмке, вижу проносящийся над собой карданный вал самосвала.
Следующее, что отложилось в памяти — это как я стою посреди дороги, а меня обступили люди, трогают меня, что-то говорят, и как из кабины самосвала в буквально вываливается несчастный водитель. На негнущихся ногах приближается ко мне, глаза всё ещё по полтиннику, рот открывается, но только я ничего не слышу. Плотину глухоты прорвало как-то внезапно, и в моё сознание врывается целая какофония звуков.
— Сынок, — лопочет какая-то старушка, — живой, слава богу, живой!
— Да-а, как это он умудрился под самосвалом отлежаться, — качает головой мужчина с портфелем.
Наконец водитель до меня добирается, хватает за грудки, трясёт и чуть ли не со слезами на глазах кричит:
— Что ж ты творишь-то, дурак?! А если бы я тебе переехал? Если бы насмерть? А у меня дети, жена больная, если бы меня из-за тебя посадили? Они бы по миру пошли!
— Да не посадили бы, — пытался успокоить его смахивающий на простого работягу мужик, кое-как отцепив того от меня. — Он же сам под машину кинулся. Да ещё и на красный свет побежал.
Я потряс головой, приходят в себя, отчего шапочка на моей голове едва не слетела. Прижал руки к груди.