Второй вариант
Шрифт:
… Спустя час аэроплан приземлился в предгорье на небольшой поляне, заросшей по краям кустарником.
Не выключая мотора, Каминский вылез из кабины и жадно закурил. Журба заметил, что руки у летчика вздрагивают.
— Давно летаю, в каких переплетах ни бывал, но, кажется, так туго не зажимало еще, — перехватив его взгляд, заметил Каминский. — Признаться, думал все, конец… Да так оно и было бы, случись неисправность серьезней. Кто-то из нас в рубашке родился. А реакция у вас хорошая — летная. Ну, будем прощаться. Задерживаться мне здесь никак не следует.
… Превратился в точку, а потом растаял аэроплан. Тихо стало на поляне, лишь какая-то птица вскрикивала громко и беспокойно.
В Симферополе стоял один из первых, по-настоящему теплых весенних дней. Улицы заливало солнце.
Но в низких небольших комнатах домика Дерюгиных царил полумрак и было прохладно.
Дверь оказалась не запертой, значит, Вера должна быть дома. Но на оклик Лизы никто не отозвался, и она через небольшой коридорчик прошла в комнату.
Ну конечно, Вера была здесь, сжалась в уголке дивана, видимо, задремала.
— Вера, Верочка, очнись, — заговорила Лиза, усаживаясь на диван рядом с подругой. — Я тебе сейчас такое расскажу!..
— Здравствуй, — пробормотала Вера. Ей не хотелось видеть Лизу, но она постаралась не показать этого — ведь Лиза не виновата в том, что произошло тогда в Джанкое, искренне хотела помочь.
— Вера, ты не отчаивайся, все будет хорошо, — Лиза говорила быстро, оживленно. — Мне Анастасия Михайловна обещала… Нет, не только обещала. Она… Вера… Я не помню, как приехала домой. Со мной такое было… Анастасия Михайловна даже перепугалась. Ну, я все ей сказала. Я была так убита, так возмущена…
— Так что же госпожа Слащева? — перебила Вера.
— Прости… Болтаю, а нужно о главном. Анастасия Михайловна разгневалась на генерала. «Пусть только приедет, говорит, я ему покажу. Солдафон, говорит, бурбон». Ох, я опять. В общем, Анастасия Михайловна все сама сделала.
— Что же могла она сделать?
— Она такая решительная! Представляешь, заехал к нам по дороге в Джанкой полковник Дубяго, ну, в общем, ты не знаешь его, он начальником штаба у Якова Александровича. Так вот, она ему ничего не объясняла, просто сказала, что есть, дескать, там у вас среди пленных Николай Дерюгин, а она, то есть Слащева, интересуется, в каком он положении и прочее. Потребовала, чуть не приказала полковнику навести справки. И вот сегодня, прямо сейчас, он позвонил.
Вера вскочила с дивана.
— Ну и что?
— Жив-здоров Николай, — торжествующе объявила Лиза. — Жив и здоров твой брат, Вера. Полковник обещал, что все будет в порядке. Колю пока поместят в лазарет, а потом видно будет.
— В лазарет? Почему в лазарет? Он болен, ранен?.. Ты скрываешь?.
— Да здоров, здоров, — Лиза засмеялась радостно. — Просто в лазарете лучше — и питание, и вообще условия. Ах, Веруня, я так рада! Прямо извелась за тебя, за Колю.
— Вера, — послышался из соседней комнаты слабый голос. — Кто у нас, Вера?
— Это Лиза, папа, — громко сказала Вера. — Лиза Оболенская ко мне зашла. — И Лизе очень тихо: — Папа ничего не знает о Николае.
— Я понимаю… Как он, Павел Евгеньевич?
— Слаб очень. Ты извини, я сейчас. — Вера вышла и вскоре же вернулась. — Папа кланяется тебе и Ольге Викентьевне. Просит извинить, что не может выйти… Вот что, Лиза, надо передать Коле хотя бы письмо.
— Передадим, Вера. Я сегодня же спрошу Анастасию Михайловну и опять прибегу к тебе.
— Спасибо тебе, Лиза…
… Проводив Оболенскую, Вера заглянула к отцу — он дремал. Вера прикинула, что можно будет послать брату…
Опять подступили воспоминания о поездке в Джан-кой… Не только встреча со Слащевым, разговор с ним потрясли ее. Было и еще страшное, там, в Джанкое, о чем Вера не могла никому рассказать, что давило и жгло невыносимо.
После того, как Лиза уехала, Вера пошла в город, решив хотя бы что-то узнать о брате. Долго бродила по улицам, пока нашла Митиных знакомых, адрес которых он ей дал. Но на дверях маленького домика висел замок.
И снова Вера шла по грязным и тесным улочкам. Вечерело. Моросил мелкий дождь. Задувал холодный ветер. Редкие прохожие неожиданно появлялись из вязкого густого тумана и опять ныряли в него. Мглистая пелена, казалось, отделила Веру от всего мира, такого чувства одиночества она никогда не испытывала.
«Где же найти ночлег, к кому обратиться», — думала она.
В окнах домов, мимо которых шла Вера, зажигались огоньки, от этого на улице становилось еще холодней и бесприютней.
Единственно возможным местом ночлега был вок-зал. Туда и направилась, может быть, удастся перебыть до утра.
И тут ее окликнули. Она вгляделась — Юрьев, недавний их с Лизой попутчик.
Он удивился, увидев Веру, спросил, чем закончились ее хлопоты о брате. В его голосе Вере слышалось сочувствие, теплота, и она сказала, что пока ей ничего сделать не удалось, потому и осталась в Джанкое. И тогда Юрьев предложил свою помощь: она переночует у его знакомых, а завтра он поможет ей повидать брата. Большего обещать не может, но это — определенно.
Повидать Колю… Что ж, хотя бы это. Дальше будет видно. Юрьев был ее единственным знакомым в этом совершенно чужом, темном, продуваемом ветром городке, и он вызвался ей помочь… Поборов сомнения, она решилась ему довериться…
Ей сразу не понравился дом, в который они пришли. В полупустых, кое-как убранных комнатах чувствовалось что-то неустроенное, спешное, свойственное временному жилью. Не понравилась и пожилая хозяйка, которая осмотрела ее с кривой, двусмысленной улыбкой.
Уйти? Да, нужно уйти немедленно. Но Юрьев уже шумно усаживал ее на диван, предлагал снять ботинки и жакет, — ведь она совсем промокла, она простудится, — что-то ставил на стол. А Вера, попав в тепло, почувствовала, как продрогла, как голодна… Уйти… Куда? Представились темные, иссеченные дождем пустые улицы, забитый солдатами вокзал…