Вторжение с Альдебарана (сборник)
Шрифт:
«Ты духовно не закабален, это правда. Твой психический спектр лишь сдвинут на шкале ощущений. Мы не можем произвольно вспоминать то, что нами уже пережито. А ты можешь. Ты в этом отношении более совершенен, чем любой из людей. Ты даже можешь гордиться этим. Мы любим ссылаться на то, что никогда не знаем, что нами управляет — химия крови, подсознательные импульсы или рефлексы, заложенные с детства. А ты…»
Голос исчез так же неожиданно, как и появился. Наступила тишина. И человек услышал слова:
— Ты слышал?
— Да. А почему
— Я же не могу произвести все стадии моего обучения, оно длилось три года.
— А это было раньше?
— Что «это»?
Они умолкли.
— Я… я ошибся, — проговорил железный ящик.
— Слушай, а нет ли у тебя записанного голоса того первого семантика, о котором ты мне рассказывал?
— Есть. Ты хочешь послушать?
— Нет, не хочу. А ты действительно мыслишь гораздо быстрее человека?
— Да, это правда.
— Но ты говоришь в том же темпе, что и я.
— Только для того, чтобы меня поняли. Если даже за какую-то долю секунды у меня уже готов ответ, я его тебе сообщаю постепенно… Я уже привык к тому, что вы, люди, так… медлительны.
— Мне хочется вот еще что спросить у тебя: как ты относишься к себе подобным?
— Интересно, почему ты меня об этом спрашиваешь?
— А тебе это неприятно?
Раздалось нечто похожее на легкий смех.
— Нет, но ведь то, о чем ты спрашиваешь меня сейчас, ты мог знать еще на Земле.
— Не знаю. Ну а что ты чувствуешь, когда видишь другого… другой…
— Ничего не чувствую.
— Как ничего?
— А вот так, ничего. Ты что-нибудь чувствуешь, когда встречаешь на улице прохожего?
— Иногда что-то чувствую.
— Если это женщина…
— Чепуха.
— Не спорю, я над этим не задумывался. Но, учитывая, что ты находишься здесь со мной…
— Я не бесполое существо. Мне всегда был противен аскетизм. Другое дело, если это аскетизм вынужденный.
— Согласен. Раньше даже посылали — парами.
— А тебе известно, чем это кончилось?
— Да, я знаю.
— Не может быть! Ведь некоторые отчеты о полетах не публиковались.
— Но ты их читал?
— Я предпочитал все это знать! Боже! Чего только не писали о космических полетах за последние сто лет! Пожалуй, еще никогда так усиленно не работала людская фантазия — в литературе, искусстве, науке огромное количество людей напрягало все свое воображение, пытаясь предвосхитить будущее. Ты читал эти истории?
— Некоторые из них. Смесь сентиментального и сверхъестественного. Видения райских садов, нашествия с других планет, восстания роботов, и никто не предполагал, что…
— Что, что?! Что практически это будет выглядеть совсем не так?
— Пожалуй, ты прав.
— Почему же невозможно предугадать действительность?
— Потому что никто не может быть так отважен, как она сама.
— Тебе знакома история с ракетой номер шесть?
— Нет. А что это за история?
— Ничего особенного. Ты говорил —
— Против тебя?
— Вообще — против людей.
— Не знаю. Пожалуй, не мог бы.
— Почему? Ведь у тебя нет никаких предохранительных устройств на этот случай? Может, потому что ты… любишь людей?
— Да, об этих предохранительных устройствах говорится только в сказках. И дело не в симпатии. Мне это трудно объяснить. Я даже сам точно не знаю…
— Ну, а неточно?
— Просто это нереально, учитывая отношения, которые установились между нами.
— А именно?
— Нас объединяет с людьми гораздо большее, чем с нам подобными. Вот и все.
— Ага! Ты мне многое открыл. Не так ли?
— Да.
— Слушай…
— Ну что?
— А эта женщина…
— Лидия?
— Да. Как она выглядела?
Они умолкли.
— Разве это не все равно?
Опять наступило молчание.
— Ну, вообще-то все равно. А… что с ней случилось? Ты давно ее не видел?
— Я ее недавно видел опять.
— А где она — теперь?
— Здесь.
— Как здесь?
— Надо понимать — в определенном смысле здесь. Она частично передала мне свою индивидуальность. Она — во мне.
— Ага, понятно. Это метафора… лирика, так сказать.
— Это не метафора.
— Как тоща это понимать? Ты хочешь сказать, что можешь говорить ее голосом?
— Больше того. Ее индивидуальность — это не только голос.
Они опять умолкли.
— Ну ладно, я согласен. Я… я просто не знал, что… Как окружающая среда?
— Без изменений.
— А метеоры?
— В радиусе парсека не наблюдаются.
— Облака космической пыли, следы комет?
— Нет, ничего этого нет. Скорость — ноль целых семьдесят три сотых световой.
— Когда мы достигнем максимума?
— Ноль целых девяносто три сотых? Через пять месяцев и только на восемь часов.
— Потом начнем возвращаться на Землю?
— Да. Если бы ты…
— Что?
— Нет, ничего.
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
6
Прижавшись щекой к холодной подушке, он лежал и смотрел в темноту. Спать не хотелось. Он приподнял голову, лег на спину. Его окружала темнота. Неожиданно он почувствовал какое-то беспокойство. Что случилось? Кажется, ничего. Он подопытное животное, на нем ставился длительный и дорогостоящий эксперимент. Работа, которую он выполнял, была очень несложной, до примитивности простой по сравнению с той, какую производили автоматы. Видимо, неделю, может, две недели назад он допустил в расчетах ошибку, и она росла, суммировалась и, наконец, стала настолько велика, что он ее сегодня заметил. Если он еще раз проверит все расчеты, поднимет все записи и нигде не ошибется, он в конце концов докопается до источника, ее породившего. Но к чему это?