Вторжение
Шрифт:
— Всех четверых?
— Нет, вас одну. Остальные совсем не внушают подобных чувств.
— Почему же их внушаю я? — Элейни, от нечего делать разглядывающая потолок (беседа их была для нее не совсем ясной с точки зрения смысла, а потому ей было немного скучновато), теперь встрепенулась и с удивлением посмотрела на Вайру. Каменная женщина, как девочка называла ее про себя, задала этот вопрос тоном невинным, как будто не понимала ответа на него и так; это могло значить, как считала Элейни, только одно: Вайра кокетничала!
Это было так невероятно, что Элейни даже нахмурилась, пытаясь сразу же понять цели Отверженной, не веря выводу, совершенному второпях, а капитан тем
— В вас есть качества, делающие вам честь, но вместе с тем внушающие опасение сразу же при знакомстве с вами.
— Это какие же?
— Вы необычно умны и слишком хорошо держите себя в руках для женщины. Извините.
— Что вы, что вы. В большинстве своем женщины отличаются от меня. Например, они бывают изящны, хрупки и красивы, чем пленяют мужские сердца, — довольно пренебрежительно ответила Вайра. — Так что мои мужские качества действительно делают мне честь. С точки зрения мужчин достаточно сильных, чтобы эти качества принять.
— Я не могу позволить вам обижать себя и осквернять вашу красоту словами, исполненными столь жгучего самобичевания, — возразил капитан, и в голосе его послышалось некоторое удивление, — и тем более оскорблять себя и свои неординарные внешность и внут реннее содержание, сравнивая свои душевные силы с силой всякого мужчины. Вы, госпожа, гораздо сильнее многих из тех, кого я в своей жизни встречал, и сила ваша — это не сила грубости и безразличия, а сила мудрости и внутренней красоты. Которая, кстати, ничуть не уступает в вас красоте внешней... Не сочтите это за грубый комплимент, прошу вас, иначе мне придется...
Элейни понимала из произносимого далеко не все, потому что не успевала разобраться с большим количеством сложных оборотов. Но суть происходящего была ей ясна: Вайра ругала себя для того, чтобы капитан хвалил. В эту игру девочка частенько пыталась играть с некоторыми мальчишками и с мамой. Но получалось только с Игнасиком, потому что он был добрый, наивный и всегда ее любил. Как это удается Вайре, которая знает капитана меньше нескольких часов, девочка не знала, но в принципе догадывалась.
Не иначе он или положил на нее глаз, несмотря на свои седины, или просто пытается ее заговорить. И она, собственно, ведет этот разговор с одной из тех же двух целей. Не может же быть, чтобы оба они влюбились друг в друга за... сколько же они здесь?.. Ну, раз за стенами ночь (это она увидела, когда капитан входил), не больше, чем за несколько часов!..
Элейни внимательно присмотрелась к пожилому капитану, но ничего не екнуло у нее внутри и ничего не отозвалось на ее невысказанный вопрос.
Однако действие это увело ее от журчащего двумя голосами разговора в сторону собственных мыслей и тревог, дум о непознанном и манящем.
«Кто же ты? — думала Элейни, пытаясь увидеть лицо своего неизвестного благодетеля, который сначала синей молнией спас ее от жадных мужских рук и зияющего черного рта, затем перенес в место, где она сумела познакомиться с Илламом, которого полюбила всем сердцем, а потом позволил путешествовать вместе с Ллейном и Вайрой, которые были уже близки и дороги ей. Путешествовать, постоянно что-то теряя и приобретая взамен. — Чего же тебе надо от нас?..»
Элейни вдруг с внезапной тоской подумала, что она очень странный ребенок. Мучительные мысли и неотступно преследующий страх постоянно идут за ней по пятам, не упуская ни малейшей возможности помучить ее, довести до безумия или смерти, а она то горько страдает, желая покоя и определенности, свой дом и свою любящую семью, с трепетом совершая каждый шаг и переживая за всех, кто делит вместе с нею дорогу и жизнь, то, в краткие моменты слабости, вызванной глупейшей верой в будущее, которая всегда теплится в Элейниной душе, несмотря ни на что, девочка, всего лишь выспавшись несколько часов в нормальной кровати и узнав о том, что у нее, возможно, есть могущественный защитник и покровитель, готова путешествовать дальше, будто малыш с блестящими глазами, глупый до безобразия и бесстрашный, потому что наивный, то есть тупой...
Элейни вздохнула, потому что, несмотря на невольно подслушанное откровение Ллейна и Вайры, знаний о происходящем у нее по-прежнему было явно недостаточно. Внезапно решившись, девочка молитвенно сложила руки, зажмуривая глаза, и всем сердцем, всей страстной боязливо трепещущей, исполненной надежды душой обратилась в ночную темноту, шепча про себя разрозненные слова, которые в ее понимании были связаны с Ночью, Тайной и Темнотой.
Разговор Вайры и капитана по-прежнему тек, постепенно из разных истоков спускаясь в одно-единственное устье, а девочка все продолжала размышлять.
Постепенно она почувствовала, что все детско-шаловливо-дурашливое из нее улетучилось вместе с беспричинно-веселым. Остались только серьезность, тревога, надежда и скорбь. Веры у Элейни пока еще не было, ибо она не знала, во что ей сейчас верить. Но надежда ярко горела в ее сердце, переплетаясь с желанием воззвать и получить Ответ.
«Здравствуй, — закрыв глаза и погрузившись в темноту, сказала она, — я приветствую тебя. Не знаю, кто ты, но думаю, что ты был очень добр ко мне, а потому хочу сказать тебе спасибо... Не знаю, стоит ли тебя просить, но очень хочется сказать тебе... Мне страшно. Плохо то, что мне всегда страшно, с самого детства и вообще... Я все время чего-то боюсь, а уж если есть, чего бояться, так вообще все просто жуть. Мне очень хочется, чтобы все из наших, кто начинал это очень странное путешествие, кто сейчас здесь, и те, кто далеко, — все остались живы и здоровы. Мне хочется плакать, когда я думаю, где же сейчас Иллам, и что с ним. — Элейни тихонько прерывисто вздохнула. — Что-то я тревожусь за него, как будто с ним что-то случилось... Если ты можешь, помоги нам всем. Я очень хочу узнать, для чего мы здесь и что хорошего мы можем здесь сделать. Если мы не узнаем этого, наше путешествие так и останется бесцельным. Пожалуйста, ответь мне, — или Вайре и Ллейну, потому что они умнее, они взрослые...» — У девочки почему-то перехватило дыхание, и каждая из произнесенных ею фраз казалась ей слишком напыщенной, чрезмерно горделивой, очень наигранной, вконец наглой. Она пыталась просить о помощи того, кто и так уже дважды, если не трижды, спас от смерти из них всех одну только ее.
«Прости меня, — попросила она, опуская голову и сжимаясь в комочек. — Но я тебя все-таки прошу. Если ты слышишь меня, дай мне знак».
Так получилось, что к началу столь странной девочкиной молитвы разговор Вайры и капитана пошел на повторение примерно в третий-четвертый раз.
— О Боги, я снова устала, — сказала Вайра, помолчав около минуты, все это время разглядывая мужчину-старика, на лице которого была написана странная, отрешенная улыбка и который говорил комплименты почти бездумно, размышляя в то же самое время о чем-то внутри себя и не открываясь своими мыслями даже опытной и наблюдательной Вайре, видящей большинство людей насквозь. — О чем мы с вами говорим, капитан? — добавила она. — К чему все это? Вы пытаетесь тренировать полузабытое искусство ведения светских бесед?.. — Взгляд ее сделался печальным и трогательным, так, что мужчина, увидев и приняв его, немного растерялся и, оборвав свою речь, замолчал.