Вторжение
Шрифт:
Кадет-барон издает сдавленный стон. Проследив за его взглядом, я вижу «выпускники четвертого курса Императорского Пехотного Училища в полном составе». Представлены к орденам посмертно.
— Полноте вам, Роман Федорович. — говорю я, чувствуя, как голова становится пустой и легкой: — врут все же. Написали будто я умер. Да и вы тоже — живы же, а тут — «в полном составе». Газетчики же. Враки это все. Не могла Гулька там погибнуть. Она же гений поколения, лучшая в роду, вундеркинд, Ледяная Княжна. Она в таких переделках побывала, что… врут в общем.
— Да… конечно. — кивает кадет-барон: — точно. Вы правы, Владимир Григорьевич, это я расклеился на секунду. Действительно, это же газетчики. Они все врут.
— Ну вот. — на секунду я задумался, не хлопнуть
А насчет Гульки… ну неправда это. Она же мне показывала, у нее что-то вроде автоматической защиты льдом есть, если опасность какая, так она в глыбу льда облачается мгновенно. Да не простого, а какого-то особо прочного, его даже пушка в упор не пробьет, что ей какой-то взрыв… да и была же команда «всем вдруг от противника!» своими глазами видел, как летуны брызнули во все стороны как испуганные мальки на мелководье. Значит — спаслась. Наверное, тоже где-то там, на этой гладкой и холодной равнине, но ей-то холод нипочем, лед ее стихия. А может в этой глыбе лежит… в анабиоз впала? Как ее сила в таких случаях работает? И валькирии… как весь полк мог под удар попасть? Они же далеко от эпицентра стояли! Верстах в пяти уж точно… а что это значит? Это значит, что сейчас нужно добраться до дома, переодеться, поесть и взять с собой автомобиль и всех, кто дома есть и на поиски! Нет, стой, сперва — нужно доложиться по команде, узнать настоящие новости от Генерального Штаба, а не газетные сплетни. Быть не может, чтобы они не организовали поисково-спасательные группы, помочь им с этим. Найти свой полк, куда валькирии запропастились? И уже потом — искать тех, кто потерялся, кто не вышел из зоны удара портальной бомбой.
— Господа! — обращается к нам тот самый толстый, у которого я газету забрал: — так вы оттуда? Из зоны удара? Вы участвовали в той битве? Давайте я вам извозчика найму! А вашему другу нужно срочно в госпиталь, с такой-то раной на все лицо!
— Не нужен мне извозчик и госпиталь! — тут же окрысился на него кадет-барон: — мне нужна нормальная лошадь и немного провианта! Я возвращаюсь!
— Не дури, барон-кадет. — говорю ему я: — ты себя в зеркале видел? Краше в гроб кладут. Давай до госпиталя тебя доставим, там и новостей узнаем настоящих. Чай в ведомстве врать не будут, не газетчики. — поворачиваюсь к толстому и протягиваю руку: — полковник Уваров. Владимир Григорьевич. Мой друг — барон Унгерн Роман Федорович. Будем вам очень признательны. Я отдам вам деньги, как только доберусь до дома.
— Политов Сергей Дмитриевич, купец третьей гильдии. — пожимает мне руку толстяк: — не вздумайте! Вы спасли Столицу, ваш подвиг останется в веках. Такая трагедия, столько людей погибло… — вздыхает он: — но у нас не было выбора, не так ли? Хорошо, что ученые разработали это чудо-оружие… Извозчик! Сюда! Двойную плачу!
— Спасибо, дружище. — обращаюсь я к Архипу, который продолжает сидеть на своей телеге: — выручил нас. Ты не пропадай, скажи, где тебя искать, я тебе обязательно отплачу. И зипун…
— Оставьте себе, барин. — машет рукой Архип: — чего уж там. Даст бог, свидимся. Н-но! — он дернул вожжи, разворачивая телегу. Рядом с нами остановился извозчик.
— В госпиталь отвези этих господ. — командует ему толстяк: — да поторопись, на тебе вот, вдвое за труды. Роман Федорович, поезжайте скорей, вам же к докторам нужно попасть как можно скорее. Ситуация под контролем, вчера сам генерал-губернатор Апостолов выступал перед публикой, говорит, что все закончилось уже, битва выиграна.
— Там же ребята остались… — делает вялые попытки к сопротивлению кадет-барон, но я настойчиво подталкиваю его к экипажу, и он наконец занимает свое место. Купец третьей гильдии расплачивается с извозчиком ассигнациями и машет нам рукой.
— Газета! — спохватываюсь я, но он качает головой.
— Оставьте себе, Владимир Григорьевич, вам нужнее сейчас.
— Спасибо, Сергей Дмитриевич. Я обязательно возмещу…
— И думать забудьте! Все, езжайте! — он машет рукой, извозчик цокает языком, натягивая вожжи и мы несемся по узеньким, мощенным улочкам, набирая ход. Рысью, едва не галопом мы мигом добираемся до военного госпиталя, расположенного неподалеку. Едва лишь завидев нас, стоящие у дверей медсестры — всплеснули руками и немедленно выкатили из госпиталя каталку, куда и уложили кадет-барона, несмотря на все его протесты. Старшая медсестра, высокая женщина со шрамом на левой щеке, мягко, но настойчиво отобрала у него штык-тесак и короткий кавалерийский карабин, передала все мне. Окинула меня взглядом.
— Нет, нет, со мной все в порядке. — тут же поднял руки я, подаваясь назад: — у меня куча дел еще. Нет времени в госпитале лежать.
— Ваш друг точно так же говорил. — отвечает медсестра. Смягчается, выключает суровый взгляд и вздыхает.
— В другое время нипочем бы вас не отпустила. — говорит она: — переутомление, обморожение, нервный стресс в течение длительного времени… но сейчас у нас и правда есть дела поважнее. Свободных коек две штуки осталось, а люди все прибывают. Скоро в коридорах ставить будем.
— Рад что вы меня понимаете. — киваю я: — у вас валькирии не работают в госпитале?
— Воспитанницы Святой Елены? Они же в передовых частях служат, а к нам только по четвергам появляются. — говорит она: — но вчера их не было ни одной. Наверное, тоже заняты, в связи с этим всем… — она кивает мне на газету, все еще зажатую в руке: — раненых очень много. С баротравмами, или кого обломками поломало. Вашему другу повезло… жив остался. Если уж до сюда дотянул, то и дальше жить будет. Крепкий.
— Вы уж приглядите за ним, — говорю я: — а полковника Мещерскую не знаете случайно?
— Марию Сергеевну-то? Да кто ж ее не знает. — отвечает медсестра со шрамом: — эскулап высшей категории. Она к нам приезжала на усиление, несколько лет назад, когда на «Рассветном» паровой котел разнесло и людей паром обварило. Хороший специалист.
— А…в эти дни она к вам не приходила? — спрашиваю я, потому что совершенно точно знаю, что Маша в стороне не останется. Все что может сделает.
— Нет, не видела ее. — отрицательно мотает головой медсестра: — так она же вроде в составе полевого госпиталя третьей медицинской бригады была? Я уж думала, что третья медицинская все там осталась.
— Что? Но госпиталь… он же далеко от эпицентра был!
— Не знаю. — качает головой медсестра и в ее глазах на мгновение мелькает сочувствие: — может я ошибаюсь. Но накрыло взрывом всех, кто в радиусе десяти верст был. Там теперь озеро, говорят. Даже тяжелые артиллерийские дивизионы и тех посекло.
— Не может быть. — говорю я. Полковник Мещерская? Машенька? До сих пор иногда обращаюсь к ней мысленно как к «Мещерской», а иногда по имени. Привычка, все же она была моим непосредственным начальником, а такое не забывается. И несмотря на то, что мы теперь равны в чинах и я видел ее без одежды, уязвимой и счастливой… несмотря на это я все еще испытываю перед ней некий пиетет. Такой, какого обычно мужья к своим женам не испытывают. Уж кто-кто, а Мещерская у меня в голове как некий маяк, ориентир, стоящий на несокрушимой скале, моральный авторитет… пусть даже я не признаю это вслух. И… она умеет изменять свое тело, управлять им. Она же практически неуязвима! Она может создать себе запасное сердце или усилить мышцы, укрепить черепную коробку, она не может умереть! Как можно убить кого-то, кто умеет управлять своим телом в совершенстве? Да она и ядерную зиму может пережить, на самый худой конец она может замедлить жизненные процессы в теле… значит нужно ее искать! Уж она обязательно должна была выжить! И вообще, я зря волнуюсь, ее имени в газете нет, только подразделение, написано «в полном составе», но ведь она прикомандированная временно… да и знаем мы что газета врет, и про меня врет и про Унгерна. Но я все равно беспокоюсь… нужно срочно ехать домой, искать ее.