Вулфхолл
Шрифт:
– У вас в Патни все такие назойливые? – спрашивает королевский секретарь.
Молчание тянется до Вестминстера. Впрочем, могло быть и хуже. Высаживаясь на берег, Кромвель замечает, что ж, по крайней мере мы избежали соблазна выбросить друг друга за борт.
– Я подожду, пока вода станет похолоднее, – говорит Гардинер. – И позабочусь привязать груз. Не ровен час всплывете. Кстати, чего ради я потащил вас в Вестминстер?
– Мне нужно к леди Анне.
Гардинер взбешен.
– Вы ничего не сказали.
– Я что, обязан сообщать вам о своих планах?
Очевидно,
– Кардинал в одиночку справлялся с тем, с чем вы не справляетесь все вместе! – кричит на советников Генрих.
Если милорд кардинал вернется – кто знает, какая прихоть придет в голову королю? Вам не жить, Норфолк, Гардинер, Мор. Вулси милостив, но всему есть предел.
Сегодня дежурит Мэри Шелтон; фрейлина поднимает глаза и жеманно улыбается. Анна хороша в ночной рубашке черного шелка, волосы распущены, изящные босые ножки обуты в домашние туфли тончайшей кожи. Она падает в кресло, словно прошедший день забрал все силы, но взгляд по-прежнему остер и враждебен.
– Где вы были?
– В Утопии.
– Вот как! – Анна оживляется. – И как там?
– Весь ужин на коленях у леди Алисы сидела маленькая обезьянка.
– Ненавижу их.
– Я знаю.
Он ходит по комнате. Обычно Анна держится с ним ровно, но иной раз ей приходит охота взбрыкнуть, изобразить будущую королеву, и тогда она ставит его на место. Сейчас Анна рассматривает мыски своих домашних туфель.
– Говорят, Томас Мор состоит в связи с собственной дочерью.
– Возможно.
Анна хихикает.
– Она хороша собой?
– Нет, но весьма образованна.
– Обо мне говорили?
– Они никогда вас не упоминают.
Много б я дал, чтобы услышать Алисин приговор, думает он.
– О чем же тогда говорили?
– О женских глупостях и пороках.
– Вы так дурно думаете о женщинах? Впрочем, вы правы. Большинство женщин глупы. И порочны. Мне ли не знать – я так долго среди них живу.
– Норфолк и милорд ваш отец с утра до ночи принимают послов. Французский, венецианский, императорский – и это лишь за два дня!
Готовят ловушку для моего кардинала.
– Значит, у вас все-таки есть средства для сбора точных сведений. А говорят, вы потратили на кардинала целую тысячу фунтов.
– Я надеюсь их вернуть. Так или иначе.
– Те, кто получает доходы с кардинальских земель, должны быть вам благодарны.
А разве ваш братец Джордж, лорд Рочфорд, или отец, Томас граф Уилтширский, не стали богаче в результате падения кардинала? Посмотрите, как одевается Джордж, сколько спускает на лошадей и шлюх. Вот только вряд ли я когда-нибудь дождусь благодарности от Болейнов.
– Я беру свой процент.
Анна смеется.
– И дела у вас идут неплохо.
– Есть разные способы вести дела… Иногда люди просто делятся со мной тем, что знают.
Это предложение. Анна опускает глаза. Она почти согласна войти в число этих людей, но, возможно, не сегодня.
–
И в этом наше сходство, думает он, но помалкивает.
Анна зевает, грациозно, по-кошачьи.
– Вы устали, – говорит он. – Я ухожу. Кстати, зачем вы меня звали?
– Нам хотелось знать, где вы.
– Почему за мною не послал милорд ваш отец? Или ваш брат?
Анна поднимает глаза. Несмотря на поздний час, ее улыбка все так же проницательна.
– Они не рассчитывают, что вы придете.
Август. В письмах кардинал сетует королю, что его одолевают кредиторы «и кругом одни лишь беды и горести», но толкуют иное: кардинал дает обеды, приглашая на них местное дворянство; с прежней щедростью творит милостыню, участвует в судебных тяжбах, увещевает заблудших супругов.
В июне Зовите-меня-Ризли отбывает в Саутвелл вместе с королевским камергером Уильямом Брертоном. Им нужна подпись кардинала на прошении, которое Генрих намерен послать Папе. Идея принадлежит Норфолку: епископы и пэры Англии просят Климента даровать королю свободу от брачных уз. Прошение содержит также глухие угрозы, но Климента так просто не запугать – в искусстве мутить воду и стравливать врагов папе нет равных.
Если верить Ризли, кардинал бодр и здоров, а его строительные работы продвинулись дальше латания дыр и щелей. Вулси нанимает стекольщиков, плотников и жестянщиков. Если милорд кардинал решил проложить водопровод, пиши пропало: он на этом не остановится. Вулси строит не церкви, а башни; поселившись в доме, первым делом составляет план канализации. Скоро начнутся земляные работы, рытье канав и прокладка труб. За трубами последуют фонтаны. Кардинала радостно приветствует народ.
– Народ? – переспрашивает Норфолк. – Народу что кардинал, что макака – все едино. Да чтоб он провалился к чертям, этот народ!
– А кто тогда будет платить налоги? – спрашивает Кромвель, и Норфолк смотрит с опаской, не понимая, шутка это или упрек.
Слухи о кардинальских успехах не радуют его, а пугают. Король простил Вулси, но Генрих помнит обиды, и, возможно, кардиналу еще предстоит ощутить всю тяжесть монаршего гнева. Измыслили сорок четыре обвинения – придумают еще столько же, благо их фантазию ничто не сдерживает.
Норфолк и Гардинер о чем-то шепчутся, завидев Кромвеля, умолкают.
Ризли ходит за ним по пятам, пишет под его диктовку конфиденциальные письма: королю и кардиналу. Никогда не жалуется на усталость, никогда не ропщет на поздний час. Помнит все, что следует помнить. Даже Рейф ему уступает.
Приходит время приобщить девочек к семейному ремеслу. Джоанна сетует, что ее дочка никак не научится шить, и выясняется, что, неуклюже ковыряя ткань иголкой, Джо изобрела мелкие кривые стежки, которые и повторить-то непросто. Он поручает ей зашивать в холстину его письма на север.