Введение в человечность

А.Б.

От дежурным тоном произнесенного "зайдешь?", отказался. Понимал, что предлагает из вежливости. Домой не хотелось. Да и интересно было, что там Татьяна выведала.

Я уже подходил к оставленному накануне дому, когда на плечо мне опустилась тяжелая ладонь и прогремел раскатом грома незнакомый бас:

– Что ж ты, Никита, от старых друзей-то моську воротишь? Невежливо как-то, в натуре.

Я резко обернулся. На меня откуда-то сверху смотрели колючие глазки, которых раньше я, это уж точно, никогда не видел.

– Вы обознались, товарищ, я не Никита, - проговорил я и уже

собирался продолжить свой путь, но меня взяли за плечи и развернули.

– Ага, не Никита, ха! Не было бы шрама этого, что над бровью у тебя, я б, может, и поверил, что обознался. Ты, гадюка, не юли, а то хвост-то твой поганый можно и каблучком...

Глава десятая, вроде б повествующая об истории Сервелантова тела, но приоткрывающая завесу над Наташиной тайной

Передо мной стоял, Леша, натуральный человек-гора. Такого Кинг-конга я даже по телевизору не видел. На голову меня выше - это минимум. А я ведь тоже не маленький! Кулак, что твой глобус. Голова ж небольшая, ничем не выдающаяся, кроме глазок острых, пронзительных и ушей огромных, поросших редкими седеющими волосками.

– Ну что, теперь узнал?
– голос огромного прозвучал угрожающе.

Я решил не спорить. Как же обращаться-то к нему, ведь даже имени не знаю.

– Тебя не узнать трудно, - отвечаю.

– Это точно, го-го-го, - заржал, словно конь на выпасе, громила.
– Слона за три версты видно.

Ага, значит, Слон. Ну что ж, думаю, и на том благодарствую тебя, бог колбасный. А я, стало быть, Никита. Смекаю про себя, откуда ж может этот тип знать меня? Точно, тело-то, в коем я теперь живу, опознать никто ж так и не смог! А этот приметил...

– Надо нашу за встречу вспрыснуть. Как считаешь, Гадюка?

– Одобрямс, - отвечаю, а сам мысль свою развиваю. Гадюка - мое прозвище. Я-то в первый раз подумал, что обозвал он меня со злости. Нет, оказывается, не обозвал.
– Только магазины уже закрыты.

– Не ссы, кирюха, - прогрохотал и по плечу меня легонько хлопнул, - у меня всегда с собой. Пойдем-ка в садик, там лавочки есть. Как же ты, Никитка, жив-то остался? Тебя ж Сайгак с пятого этажа головой вниз опрокинул?

Вот, думаю, зоопарк: слон, гадюка, сайгак. Кто следующий?

– Ты, Слон, - отвечаю, - не обижайся. Только не помню я ни хрена. Полгода в Мариинке провалялся, пока не выписали.

– Это не удивительно, братан. Я вообще не думал, что встречу тебя еще когда-нибудь. Не дрейфь, сейчас раздавим пузырек, я тебя по поводу прошлого просвещу. Стой! А ты фуфло не гонишь?
– Слон вдруг остановился и, резко обернувшись, посмотрел мне в глаза. У меня в душе аж все перевернулось. Ну, думаю, и взгляд. Таким партизан пытать можно.

– Брось, - отвечаю, - тебя-то не сразу узнал.

– И то верно, - успокоился.

Мы сидели на лавочке в Михайловском саду и пили из горла теплую водку. Закуски не предусматривалось. Слон оказался человеком, в общем-то, неплохим, как мне показалось. Ну и что, что уголовник. Всякий сорваться может. Не всем же артистами и учеными быть.

Звали

Слона Сергеем. Сам мне сказал. Вообще, много интересного он тогда поведал. Как в ростовском зоопарке (это он следственный изолятор так назвал) в одной камере втроем куковали. Сайгак еще с нами был. Как слиняли во время прогулки, через забор в непросматриваемом углу перебравшись, а потом на товарняках до Питера добирались. Здесь к хохлам-ксивщикам в халупу на Лиговке вписались, они документы и выправили. Потом сберкассу взять решили, а Сайгака менты повязали, он и навел. Разбегались в шухере. Падлу этого, Сайгака, то есть, шпионить за нами выпустили. Я, мол, его тогда просек, ну, он меня за пятки, и в окно, а сам слинял. Хохлы потом говорили, что его колпинские замочили, но Слон не поверил, хотя и не нашел. Сейчас Сергей в котельной где-то на Лесной обитает, для отвода глаз кочегаром устроился. Сам же, чтоб не отвыкнуть, хаты бомбит.

Я тоже про себя рассказал. Не все, конечно. А то, что работаю теперь научным работником, ксиву на Гостинке выправил, но кто я на самом деле - не помню вовсе. Амнезия, мол. Слон только крякал от удовольствия да водочку попивал. Имя мое новое услышал, так ржал минут десять. Предлагал меня на закусь пустить.

Расставались как старые приятели. Он мой адресок черкнул на коробке спичечном, обещал заглянуть на днях, предложил даже дельце обтяпать совместное, но я ответил, что пока некогда, а там - видно будет. На этом и порешили. Потом обнялись на прощанье и разошлись.

Вот так, Леша, и узнал я о себе много нового. Оказывается, змеею я и в прошлой жизни был. Не Большим, естественно, Змеем, а натуральной Гадюкой, но все-таки! Звали хозяина моего нынешнего тела звучно - Никита Ильич Ломоносов. Представляешь, сколько фантазии для имятворчества? А меня - Гадюкой! Обидно даже...

Когда я пришел, Татьяна с Колей еще не спали. Сидели на кухне, чаевничали.

– Ты чего так долго, мы уж думали, не придешь, - Николай, как мне показалось, дрожал от нетерпения.

– И пьяный... К Наталье заходил?
– Татьяна пренебрежительно усмехнулась.
– Втянули вы меня, мужики. Ох, боюсь, добром это ваше мероприятие не кончится. Может, отступитесь пока не поздно? Ну его, Тычкова этого. Что он вам сделает? Не убьет же.

Я был, в принципе, не против. Действительно, что может сделать какой-то Макарыч. Ну, кровушки попьет малеха, напакостит по-мелкому?! Максимум, с работы Николая выживет. Так, с его головой не пропадешь. Мне институт, что шило в заднице. Все равно уходить собираюсь. Николай, однако, все решил по-своему.

– Ты, Тань, не права. Сама знаешь, что мелкими гадостями тут дело не ограничится. Макарыч - мужик злой и умный. А такие пакостить не будут, они по-крупному играют. Расскажи лучше, что тебе Наталья нашептала. Правду люди говорят - в тихом омуте черти водятся.

– Да уж. Фрукт еще тот, Наташка твоя.

– Не моя она...
– почему-то обиделся я.

– Ладно, не цепляйся к словам, - оборвала мою реплику Татьяна, - чай себе сам нальешь?

– Налью.

– Слушай тогда. Да, скажи мне про свою бывшую любовь - она тебе вообще ничего не рассказывала?