Вверх по реке
Шрифт:
И розалю дали слабину — потери от пулемётного огня оказались слишком велики. Наступающие цепи начали залегать, ища укрытия среди трупов и остатков укреплений, разнесённых артиллерией на куски.
— Вот так! — крикнул фон Клоц. — Съели!
Он отправил курьера к артиллеристам, чтобы активнее вели противобатарейный огонь, оставив в покое мост. Теперь на его пролётах и пулемётчики справятся, а пушки пускаю заткнут вражеские орудия с того берега.
А потом к врагу подошли подкрепления, и я понял, что мы обречены. Видимо, командование Альянса решило взять Большой мост любой ценой — и они пустили в бой всё, что у них было. По пролётам застучали тяжёлые сапоги гигантов-наёмников в тяжёлой броне, со штурмовыми щитами, вооружённых боевыми дробовиками «Сегрен».
Вот оно — истинное лицо войны в колониях. Такого себе никто на фронтах в Аурелии себе не позволял.
Анфиладный огонь пулемётов не мог остановить этот вал. Почти сразу все позабыли о приказах фон Клоца, и палили длинными очередями по бегущим полуголым солдатам. Те валились на залитый кровью мост и тут же гибли под ногами несущихся следом. Надсмотрщиков с электрическими стрекалами и кнутами они боялись куда сильнее чем врагов.
Может быть, щит из пулемётов и сдержал бы натиск. Каким бы широким не был мост, концентрацию огня бойцы сумели создать просто колоссальную. Между нашими укреплениями и врагом даже воздуха считай не было — только пули. Они врезались в тела, одевая волну наступления кровавой пеной. Но не одних лишь штурмовиков со щитами и ручными пулемётами прикрывала толпа полуголых людей.
— Твою мать, — процедил сквозь зубы я, услышав до боли знакомый звук.
Я различу его всегда, хотя он вроде не такой уж громкий. Даже на фоне перестука пулемётов и хриплого уханья орудий этот пронзительный вой буквально ввинчивался в уши. И почти всегда он означал смерть.
— Что?.. — спросил у меня фон Клоц, но ответ на его невысказанный вопрос опередил мои слова.
На передовые позиции нашей обороны обрушились мины. Четыре почти одновременных взрыва перепахали передовые баррикады, заставив замолчать пару пулемётов. Но визг не прекращался, мортирки, чаще называемые миномётами или бомбомётами, стреляли так быстро, как им в ствол успевали закидывать новые снаряды. Следующие мины не слишком отстали от первых — и ещё два пулемёта с нашей стороны замолчали. А резкий свист летящих нам на головы мин не прекращался.
Я понял, что это конец. Снова родилась мысль кинуться к пароходу — в творящейся неразберихе штурма нас могут попросту не заменить. Но я оставался офицером Коалиции и, в первую очередь, Экуменической империи. Конечно, за годы на фронте я несколько разуверился в идеалах, за которые сражаюсь. Вот только если сбегу, эта озверевшая от крови и боли — своей и чужой — толпа накинется на таких же солдат, какими я командовал в траншеях. Их же голыми руками станут рвать, и тем, кто погибнет сразу ещё повезёт. Ведь если кто-то выживет, то станет игрушкой для жестоких забав — отыграться за свои страх и боль после боя, особенно такого тяжёлого, хочется всем. И вряд ли издеваться над выжившими станут полуголые бойцы, скорее уже наёмники со штурмовиками. Однако от этого бессмысленные пытки не станут менее изощрёнными. Идти на пулемёты страшно даже в броне и когда тебя от них отделяет толпа пушечного мяса.
Ещё когда мы забежали в укрытие, я заметил прислонённую к стенке снайперскую винтовку. Не М-4, какие были у меня в отряде, обычная модификация «аркана» с установленным прицелом.
— Пристреляна? — спросил я у фон Клоца, беря винтовку.
— Конечно, — ответил тот, как мне показалось, слегка обижено. — Но эти грёбанные мортирки отсюда не видно.
— А я не отсюда стрелять собираюсь, — усмехнулся я, закидывая винтовку на плечо.
Хорошо, что прицел её закрыт чехлом: мне с оружием придётся проделывать довольно сложные трюки, и очень надеюсь, я его нигде серьёзно не приложу. По крайней мере, не настолько, чтобы повредить прицел.
Великий мост не был плоским: над его пролётами возвышались длинные устои, без них, наверное, вся эта конструкция просто не выдержала бы такого количества людей. Карабкаться на них оказалось даже проще чем я думал. Сделанные из какого-то камня они были сильно выщерблены и потрёпаны времени и непогодой. Я легко находил где зацепиться и на что опереться, даже нож ни разу доставать не пришлось. Я старался не думать, что снайпер живёт три выстрела, а мне при самом удачном раскладе придётся сделать как минимум четыре. Сменить позицию всё равно не выйдет.
Забравшись на самый верх устоя, я пристроил винтовку и снял чехол с прицела, обходясь при этом одной рукой. Опору для ног я нашёл хорошую: длинную трещину в камне, на которой можно было стоять без риска свалиться, но чтобы не упасть, приходилось левой держаться на глубокую щербину. Не самая удачная позиция для стрельбы, но других тут просто не было.
С такой высоты открывался отличный вид на поле боя. Мост был завален трупами полуголых людей и орков. Тех почти не осталось, однако наступающим следом за ними наёмникам и штурмовикам уже почти нечего было опасаться. Мортирки подавляли наши пулемёты один за другим. Мины не переставая свистели, обрушиваясь на укрепления. Если лёгкие «манны» ещё успевали перетащить на вторую линию обороны, но с громоздкими «мартелями» это не сработало. Их попросту бросали, стараясь забрать хотя бы ящики с запасными лентами. Анфиладный огонь слабел с каждым упавшим на оборонительные позиции снарядом.
Найти в ближнем тылу расчёты мортирок оказалось проще простого. Они и не скрывались особо, ведь их выдавали длинные следы порохового дыма, остающиеся после каждого выстрела. Расстреливать их расчёты толку мало: скорее всего на смену придут новые, не такая уж сложная наука стрелять из миномёта. Тут нужно действовать хитрее — ловить момент для выстрела. Как только второй номер, называемый снарядным, достаёт мину из ящика и сдёргивает предохранитель с взрывателя, у них с первым номером, заряжающим, остаётся не так много времени, чтобы забросить снаряд в ствол мортирки. Нужно действовать быстро, потому что если снарядный уронит мину с взведённым взрывателем, им обоим конец. Именно в этот момент и надо стрелять.
Я навёл перекрестье прицела на грудь снарядного, следя больше за его руками. Вот очередной предохранитель полетел в сторону. Снарядный протягивает мину заряжающему, готовому отправить её в короткий полёт к нашим оборонительным укреплениям. И в этот момент я нажал на спусковой крючок.
Всё-таки снайперская винтовка фон Клоца оказалась не совсем обычным, хотя и модифицированным «арканом». Она толкнула меня в плечо, словно бешенный лошак. От неожиданности я едва не слетел с устоя.
Наградой мне стал взрыв, уничтоживший мортирку вместе с расчётом. Мне не нужно было смотреть в прицел, чтобы знать, что произошло после моего выстрела. Покачнувшийся от попадания пули в грудь снарядный выронил мину, та упала между ним с заряжающим. От удара о твёрдую поверхность сработал взведённый взрыватель, и мина рванула, отправив их обоих на тот свет, а заодно серьёзно покорёжив мортирку.
Но праздновать победу рано, остались ещё три, и действовать надо быстро. Очень скоро меня засекут, а бежать некуда. Надо торопиться.
Передёргивать затвор, вися на одной руке, совсем непросто. Это уже из разряда эквилибристики, но меня учили и не такому. А когда науки, полученной, признаться, довольно давно, и опыта, заработанного на фронте, не хватало, приходилось импровизировать. Как сейчас, например.
Второй снарядный оказался удивительным неумёхой. Он долго возился с предохранителем, дважды пальцы срывались и ему приходилось начинать сначала. Заряжающий гаркнул на него, наверное, поторопил или просто выругался. Однако моё терпеливое ожидание было вознаграждено сторицей. Неумёха протянул мину заряжающему прямо над открытым снарядным ящиком. Это стало для меня настоящим подарком. Да, мины в ящике не взведены, но от удара и взрыва несколько запросто могут сдетонировать, подорвав остальные снаряды.