Вы не гаджет. Манифест
Шрифт:
Я не против программного обеспечения с открытыми источниками. Я часто выступаю за него в различных конкретных проектах. Но политически правильная догма, утверждающая, что открытый код автоматически является лучшим путем к творчеству и инновациям, не подкрепляется фактами.
Откуда вы можете знать, что именно есть вторичного и порочного в чьем-то чужом произведении? Как вы поймете, что заметили это? Может быть, происходит что-то удивительное, а вы просто не знаете, как воспринимать. Это достаточно
Сама идея музыкальной критики для меня неприятна, поскольку я все-таки действующий музыкант. В принципе есть что-то ограничительное и унизительное в ожиданиях по поводу чего-то столь загадочного, как музыка. Ведь никто точно не знает, что такое музыка. Может быть, музыка — чистый дар? Если появляется магия — прекрасно, если же нет, то какой смысл жаловаться?
Но иногда нужно хотя бы попытаться мыслить критически. Вглядитесь в магию музыки — вы можете превратиться в соляной столп, но вам придется по крайней мере посмотреть, чтобы знать, куда смотреть не следует.
Так обстоят дела с неудобным проектом оценки музыкальной культуры в эпоху Интернета. Я вошел в эту эпоху с чрезвычайно высокими ожиданиями. Я с нетерпением ожидал шанса испытать шок от интенсивности новых сенсаций, окунуться в буйное богатство эстетики, хотел просыпаться каждое утро в мире, более богатом в каждой детали, потому что моему мозгу давало энергию непредсказуемое искусство.
Эти экстравагантные ожидания в ретроспективе могут показаться неразумными, но двадцать пять лет назад они такими не казались. С появлением Интернета были все основания ожидать многого от искусства, особенно от музыки.
Посмотрите на мощь музыки всего лишь нескольких фигур прошлого века. Диссонанс и странные ритмы «Весны священной» Стравинского производили фурор. Джазовые музыканты, такие как Луи Армстронг, Джеймс П. Джонсон, Чарли Паркер и Телониус Монк, поднимали планку музыкального мышления и боролись за социальную справедливость. Параллельно с записями The Beatles развивался огромный культурный сдвиг. Поп-музыка XX века преобразовала сексуальное поведение в глобальном масштабе. На попытки перечислить музыкальные достижения просто не хватает дыхалки.
Роль технологии в рождении наиболее мощных волн музыкальной культуры легко забыть. «Весну священную» Стравинского, сочиненную в 1912 году, было бы намного труднее исполнять, по крайней мере в смысле темпа и тонов, на инструментах, существовавших десятилетия назад. Рок-н-ролл (электрический блюз) в значительной степени был успешным экспериментом в том, что можно сделать небольшому количеству музыкантов в танцевальном зале при помощи усилителя. Записи The Beatles отчасти были молниеносной разведкой возможностей многодорожечной записи, стереомикширования, синтезаторов и аудиоспецэффектов, таких как сжатие и переменная скорость воспроизведения.
Меняющееся экономическое окружение также стимулировало появление музыки в прошлом. С капитализмом пришел новый тип музыкантов. Будучи больше не привязанными к королю, борделю, военным парадам, церкви, кружке уличного музыканта и другим устаревшим и традиционным источникам музыкального патронажа, музыканты получили шанс диверсифицировать, изобретать и быть предприимчивыми. Например, Джордж Гершвин зарабатывал деньги от продажи нотных записей, саундтреков к фильмам и перфолент к механическим пианино, а также традиционными концертами.
Поэтому вполне логично было ожидать многого от музыки в Интернете. Мы думали, произойдет взрывное увеличение богатства и способов разбогатеть, что приведет к появлению супергершвинов. Новые породы музыкантов вдохновятся на неожиданное создание радикально новых видов музыки для исполнения в виртуальных мирах, или на полях электронных книг, или для сопровождения процесса смазки роботов. Даже если пока неясно, какие бизнес-модели приживутся, результат наверняка будет более гибким, более открытым, вселяющим больше надежд, чем тот, что был в неполноценной экономике физического мира.
Во время рождения Всемирной паутины, в начале 1990-х годов, популярным поверьем было то, что новое поколение подростков, воспитанных в консервативные годы правления Рейгана, выросло на редкость примитивным. Представителей «поколения X» описывали как инертных и пустых. Антрополог Стив Барнетт сравнивал их с феноменом «исчерпания образцов», когда культура исчерпывала традиционные дизайны своих глиняных изделий и становилась менее творческой.
Тогда, в оперившемся мире цифровой культуры, общепринятым мнением было то, что мы входим в период переходного затишья перед творческой бурей или что мы уже в центре таковой. Но грустной правдой оказалось то, что мы не проходим через временное затишье перед бурей. Вместо этого мы впали в устойчивую дремоту и поверили, будто выйдем из нее только тогда, когда убьем коллективный разум.
Вот заявление, которое я хотел бы не делать, в котором хотел бы ошибаться: популярная музыка, созданная в индустриальном мире в период с конца 1990-х до конца 2000-х годов, обладала определенным стилем — таким, который должен был стать отличительным признаком молодежи, на ней выросшей. Процесс переосмысления жизни через музыку остановился.
То, что когда-то казалось новым — развитие и принятие неоригинальной поп-культуры от молодых людей середины 1990-х годов (поколение X), — стало настолько распространенным, что мы этого больше даже не замечаем. Мы забыли, насколько свежа может быть поп-культура.
Где новая музыка? Все ретро, ретро, ретро.
Музыка повсюду, но она прячется, как можно понять по маленьким белым штучкам, торчащим, как суслики из норки, из ушей каждого из нас. Я привык видеть людей, строящих смущающие сексуальные физиономии и издающих стоны, когда они слушают музыку в наушниках, поэтому мне потребовалось время приспособиться к каменным лицам в кофейнях, слушающих музыку через наушники-затычки.