Выбитый генералитет
Шрифт:
В июле 1918 года он принимает командование знаменитой 24-й стрелковой дивизией, которая освобождает Симбирск, Сызрань, Самару и другие города на Волге. При штурме Симбирска полки его дивизии первыми ворвались в город. Возбужденный победой, начдив тогда от имени бойцов и командиров соединения телеграфировал Ленину: «Дорогой Владимир Ильич! Взятие Вашего родного города — это ответ на Вашу рану, а за вторую — будет Самара». Тяжело больной Ленин прислал ответную телеграмму: «Взятие Симбирска — моего родного города — есть самая целебная, самая лучшая повязка на мои раны. Я чувствую небывалый прилив бодрости и сил. Поздравляю красноармейцев с победой и от имени всех трудящихся благодарю за
За достигнутые боевые успехи дивизия получила почетное наименование «24-я Самаро-Ульяновская Железная Дивизия».
С декабря 1918 по июнь 1919 года Гай командует 1-й армией Восточного фронта, сменив Тухачевского. В последующем он командовал 42-й стрелковой и 1-й Кавказской кавалерийской дивизиями Южного фронта. Подчиненный ему конный корпус совершает блестящий рейд по Северному Кавказу в начале 1920 года.
Во время войны с буржуазно-помещичьей Польшей в 1920 году Гай командует 3-м конным корпусом Западного фронта. Действуя в составе 4-й армии, корпус прорывается в глубину вражеского расположения, обходит левый фланг белопольской 1-й армии в Литве. Нанеся глубокий удар в тыл армии, он освобождает города Вильно, Гродно, Остроленку, Бежунь и другие. Прорыв конников, поддержанный двумя стрелковыми дивизиями, был столь глубокий, что главные силы Западного фронта не смогли их поддержать. Они попали в кольцо окружения и смогли с боем пробиться на территорию Восточной Пруссии. Там их интернировали.
Анализируя причины неудачи операции, Ленин писал: «При нашем наступлении, слишком быстром продвижении почти что до Варшавы, несомненно, была сделана ошибка… Эта ошибка вызвана тем, что перевес наших сил был переоценен нами…»
За боевые успехи Гай удостаивается двух орденов Красного Знамени.
После гражданской войны Гай командовал дивизией, корпусом. Затем был направлен на учебу в Военную академию им. М. В. Фрунзе. В 1927 году он с отличием закончил ее и был зачислен адъюнктом. Спустя два года Гай защищает свой научный труд «На Варшаву» и переходит на преподавательскую работу. За короткий срок создает десять военно-исторических работ.
В 1934 году он — профессор и начальник кафедры истории военного искусства в Военно-воздушной академии им. Н. Е. Жуковского.
Его арестовали в 1936 году. Более года содержали в тюрьме и в декабре 1937 года по сфальсифицированному делу судили и расстреляли.
Обладая литературным талантом, Гай написал многостраничные воспоминания, одно из которых мы предлагаем вашему вниманию.
Четырнадцатого июля с рассветом вновь разгорелся бой по реке Вилия. Противник оказывал упорное сопротивление, и местами довольно удачно. Очевидно, в ночь на 14 июля он успел перебросить из гарнизона некоторые из своих частей на реку Вилия. Возможность такой переброски мы учли заранее, и некоторые части 10-й кавдивизии перешли реку вплавь. Оборонять Вилию при данном положении вещей поляки считали бессмысленным. С 7 часов утра корпус продолжал свое дальнейшее наступление на Вильно.
В 15–18 километрах от города противник перешел к обороне и начал оказывать сопротивление. Очевидно, генерал Барщук, не желая без боя отдать древнюю столицу Литвы — Вильно, решил напрячь все свои силы для ее обороны. Он выбросил на фронт все, что мог, в том числе и необученные, наспех сколоченные добровольческие батальоны, составленные из местного населения.
В 10 часов утра я вместе с моими спутниками догнал кавалерийскую бригаду Уединова в дер. Лесники, расположенной в 3–4 километрах западнее Вильно. Вся бригада Уединова в пешем строк) находилась на улицах деревни. Хорошо, что в то время противник в Вильно не имел авиации, иначе от бригады остались
За столом в окружении своих командиров полков сидел широкоплечий Уединов в накинутой бурке, отчаянно жестикулирующий и ударяющий о стол обоими кулаками своих крепких рук. Перед ним на столе лежала измятая, рваная и местами окровавленная карта-трехверстка данного района.
Увидев меня, Уединов быстро вскочил и скомандовал:
— Смирно, товарищи командиры!
Уединов попытался доложить мне расположение своей бригады. Я поднял руку, давая этим понять, что все знаю.
— Два-три попадания польских снарядов, и от твоей бригады, товарищ Уединов, останется мокрое место. Кто же так располагает? — сказал я и сел рядом.
— Да это командиры полков виноваты, — оправдывался Уединов.
— Ладно, мы все одинаково виноваты, в том числе и ты, нечего вину сваливать на других, — возразил я.
— Точно так, мы все виноваты.
— Уединов, когда ты думаешь захватить город? — уже улыбаясь, спросил я.
Ободренный моей улыбкой, Уединов поспешно ответил:
— Сегодня днем, а может быть, и к вечеру, если удастся сломить сопротивление частей гарнизона, прикрывающих мост.
— Значит, Уединов, ты опять хочешь уступить победу комбригу-1 товарищу Селицкому? — спросил я спокойно. — Имей в виду, что если ты через два часа не будешь в городе, то к этому времени туда войдет с севера со своей бригадой' товарищ Селицкий. Понял?
— Как?! Неужели Селицкий опять опередит меня, как в Свенцянах и в Подбродзе? — горячо воскликнул Уединов. — Нет? Нет, на этот раз не выйдет! По коням, товарищи командиры!
Я снова был вынужден поднять руку и сказать:
— Не горячитесь, Уединов. Горячность так же вредна. Как вы думаете, товарищи командиры? — спросил я Смирнова и Балашева (комполка-89 и 90).
— Товарищ комкор, я думаю, если Вильно раньше нас возьмет Селицкий, то я подам в отставку, — ответил Смирнов.
— Да, да, верно. И я так думаю, — хриплым голосом, добавил комполка-90 Балашев, получивший за храбрость кличку Волк.
— Видишь, товарищ Уединов, ребята не хотят уступать первенства победы. А как у тебя насчет разведки? Знаешь ли ты силы противника, охраняющие мост?
— Да нет, товарищ комкор! Вот за это я и ругал их сейчас. Нам удалось только выяснить, что поляки неизвестными силами занимают мост. А сколько их, какого полка, как укреплена «Дед-дед…» Фу! Черт! Забыл, как называется — французское слово! — досадно сморщился Уединов, припоминая название предмостного укрепления.
Я вынужден был прийти ему на помощь
— «Тет-де-пон».
— Вот! Вот! Детдапон, — подхватил Уединов.
— Хорошо! Но сколько же, хотя бы приблизительно, ты считаешь сил тет-де-пона? — вновь спросил я.
— Очевидно, около полка пехоты, а может быть, и больше, — неуверенно ответил Уединов.
— О, нет! Дорогой Уединов, по обыкновению тебе свойственно преувеличение сил противника. Кстати, ребята! Все вы очень часто доносите в штаб дивизии и корпуса о том, что противник наступает большими силами, у противника силы значительные и т. п. А вот сколько именно и где находится противник, вы умалчиваете. Этим часто и меня вводите в заблуждение. Чтобы этого больше не было. Поняли? Против вас на мосту не больше батальона пехоты Ковельского полка, ну, может быть, еще взвод орудий. Вот и все!