Выбор оружия
Шрифт:
Вован ухмылялся:
— Все тайное становится явным. Так, кажется, говорят наши враги из МУРа? — Наслаждаясь превосходством, он потянулся и медленно встал со стула.
Лицо Казначея имело цвет созревшего томата, но он нашел силы выдавить тихо:
— Какой еще Валентин? Я ничего не понимаю.
— В ментовке оправдываться будешь. Я тебе не адвокат, меня интересует только правда. И сказать тебе ее придется, — при последних словах Вован резко, без замаха, ударил Казначея кулаком в подбородок.
10
Информация Павла подтвердилась целиком. За прошедшее с момента встречи время удалось поработать на редкость плодотворно, всегда бы так, и теперь Волгин сидел
Сведения, почерпнутые от коллег из территориального отдела и в базе данных штаба РУВД, были непривычно обширны. Копачев Андрей Евгеньевич, двадцати четырех лет, ранее дважды судимый, оба срока — условные. В последнее время неоднократно влетал за пьянку, в основном — по месту своего проживания. Занимает отдельную двухкомнатную квартиру, предки несколько лет назад развелись, об отце ничего раздобыть не удалось, мать умерла в начале весны, до того работала в жилконторе уборщицей. Последнее обстоятельство немного беспокоило Волгина — именно там он наводил справки об адресе, и среди работников паспортной службы может оказаться сердобольная тетенька, которая сообщит сыну бывшей подруги о проявленном к нему интересе.
Еще совсем недавно Копачев был преступником организованным и в своей бригаде занимал должность чуть ниже командной, отзывался на детское прозвище Копа имел вес и перспективы, но тяга к алкоголю сделала черное дело, и в списках братвы он больше не значился. С такой судьбой Волгин сталкивался нечасто. Нынешних спортсменов губят наркотики. Неуемное потребление водки сейчас не в чести, это раньше прославленные чемпионы спивались, не реализовав себя вне ковра или футбольного поля; было бы куда естественней и Копачеву подсесть на героин, но он оставался верен стакану и достиг на этом поприще большего, чем в тяжелой атлетике. Участковый, который помнил Копу с юных лет, охарактеризовал его коротко: «хронь», но в причастности к разбоям засомневался:
— Кого он сейчас напугает? Кожа да кости остались. Всем своим корешам прежним задолжал, они его через день метелят за это.
Тем не менее ошибки не было: и продавщица Лена, и ее подруга из соседнего района уверенно ткнули в Копину рожу среди дюжины других фотографий.
Правда, этим дело и ограничилось. От заявлений и письменных показаний обе наотрез отказались:
— Чтоб меня потом на нож поставили? Да все его дружки прежние на нашем рынке вертятся!
— А я с хозяином давно рассчиталась. Зачем прошлое вспоминать? Вам мы сказали, а что дальше делать — решайте без нас.
— Никто за это чмо мстить не станет, а сам он за эти два эпизода лет восемь наверняка отхватит. Когда выйдет — про вас в последнюю очередь вспомнит. Если вообще выйдет, с его-то здоровьем.
— Чтобы курок нажать, много здоровья не надо.
Доводы Волгина успеха не возымели. Он взывал к совести и грозил уголовным преследованием за отказ от дачи показаний, но все оставалось тщетным.
— Нам эту Клюеву, конечно, жалко, но кто нас пожалеет? У меня дети…
Не выдержав, Волгин сорвался и тем окончательно испортил дело:
— Вас скоро, как баранов, резать начнут, а вы молчать будете. Как вы не понимаете, что не бывает «хаты с краю»? Город маленький, все взаимосвязано…
Когда они ушли, он остался сидеть, разглядывая фотографию. Ругал в первую очередь себя: должен был подобрать к ним ключи, разговорить, склонить к сотрудничеству. С другой стороны, «выжатые через напряг» свидетельские показания, как и выбитое признание, с профессиональной точки зрения чаще оказываются вредны, чем полезны. От сказанного под принуждением легко отказаться в любой удобный момент. На голословном признании никого в тюрьму не посадишь, а та же продавщица Лена, подписавшая в протоколе допроса одно, а потом, после
Сергей позвонил в прокуратуру. Костя Поперечный, в производство которому было поручено и дело по нападению на магазин, оказался на месте. Выслушав Волгина, энтузиазма он не проявил:
— Ну сам посуди, на каком основании я обыск выпишу? Если б были заявы — все просто. При наличии свидетельских показаний я бы тоже договорился. А так… Кто-то кому-то что-то сказал. Несерьезно это.
— Я рапорт напишу. Большой и мотивированный. С меня и спрос будет, если ошибемся.
— Извини, старик, но сам знаешь, какая у нас сейчас обстановка. Никто мне санкцию не даст еще и холку намылят за то, что с вопросом таким подойду. Знаешь, что прокурор скажет? Информация оперативная — вот и отрабатывайте ее оперативно, комбинацию какую-нибудь придумайте. Ну, не знаю, сделайте что-нибудь, чтобы он свой пистолет продавать понес…
— Комбинации хорошо проводить, когда ты — «Полиция Майами. Отдел нравов» и на работу ходишь в розовом пиджаке. А у нас — свой сериал. «Милиция Сызрани. Отдел кадров». Ни денег, ни аппаратуры, ни яхты с крокодилом.
— Я все понимаю… Может быть, Чесноков или Клюева завтра в себя придут и опознают его по фотографии?
— Может быть. Я на ночь помолюсь за это. Положив трубку, Волгин вгляделся в лицо на снимке. Два разбоя, за которые он никогда не понесет наказания, на его счету есть. А о скольких еще неизвестно? А сколько будет совершено, если не остановить? В свое время судьи посчитали, что он случайно оступился и исправится на воле — хотя давно всем понятно, что тюрьмы никого не исправляют и не перевоспитывают, а просто ограждают на какое-то время нормальных людей от бешеных псов; судьи посчитали тогда, прокурор развел руки сейчас. Все вроде бы правы. В том числе и потерпевшие, которые таковыми себя не считают. Может, действительно, отправиться сегодня домой, как следует выспаться, а наутро со свежей головой взять Копачева «в активную разработку»? Завести на него досье со строгой надписью «Секретно» на обложке, отправить всевозможные запросы и получить на них через несколько месяцев пустопорожние ответы. Опросить соседей, под благовидным предлогом побеседовать с самим фигурантом, невзначай задав вопросы о наличии оружия…
Волгин позвонил Кузенкову:
— Ты один или еще кто-нибудь есть? В адресок один прокатиться надо, тема есть интересная. Авантюра, конечно, но может выгореть. Нет, втроем, я думаю, справимся…
От первого удара Казначей сознание не потерял, а дальше Вован и не давал такой возможности: сбросив с дивана, сел ему на спину и расчетливо молотил по почкам, чередуя удары и вопросы:
— Вспомнил? Вспомнил?
Казначей, всхлипывая и кусая руку, чтобы не раорать в полный голос, тем не менее не созна вался:
— Он мне просто денег был должен, при чем тут машина? Мы ничего не угоняли, у-у-у!
В какой-то момент Вован завелся по-настоящему и начал бить в полную силу:
— Сука, да я ж тебя здесь закопаю!
— Прекрати! Он ведь действительно не причем! — не выдержала Вера, от которой историю с машиной скрывали до сих пор.
— Да? — Вован опустил занесенную для уда. ра руку и обернулся.
Оценив каменное выражение лица Фролова приказал:
— Иди сюда.
Семен с опаской покинул диван и приблизился к сидящему на Артеме бандиту.