Выбор шатеры
Шрифт:
Но кем? Этого она не могла сформулировать даже для самой себя.
– Дура, - прошелестела старуха и быстрым шагом покинула обитель. – Ей бы жить, да жить.
После того, как Верховная ведунья ушла, Карл ещё долго стоят у распахнутого окна, глядя как в низу свирепствуют волны Ледяного океана, с грохотом разбивающиеся о скалы.
Зависть. Пожалуй, впервые в жизни Верховный воин ощутил это, неведомое ему доселе чувство.
Да… Именно зависть.
И презрение к самому себе.
Как же надо любить неведомую ему свободу, чтобы вот так, просто, без сожалений…
Невольная усмешка. А ведь выбор действительно
Весть о гибели девчонки из касты воинов довольно быстро облетела Руар. И застала врасплох Мэд. Шатера до последнего надеялась и верила, что сообразительной Аде всё же удастся выбраться из всей этой заварухи живой. Но у судьбы, увы, оказались свои планы.
Нет, она не плакала. Потому что просто не умела это делать. Мэд разучилась реветь давным – давно. Ещё в младенчестве. Когда лежишь в люльке рядом с другими точно такими же оторванными от родителей детьми и плачешь, плачешь, плачешь, пока не вдруг отчётливо не осознаёшь – бесполезно. К тебе всё равно никто не подойдёт, не пожалеет… Ты никому не нужна. И тогда ты замолкаешь.
Навсегда.
Закрываешься внутри себя. Потому что так не больно.
Но Ада умудрилась пробить в Мэдэлин эту броню, которую шатера старательно возводила в душе годами. И правильно делала. Если бы она не позволила Адамаск стать близким ей человеком, то сейчас, наверняка, не было бы так нестерпимо больно.
Нет. Мэдэлин не плакала. Она просто заторможено сидела на краю всё ещё расправленной кровати подруги и тупа смотрела в одну точку перед собой. Пока вдруг отчётливо не осознала – Анигай!
Вот кому сейчас по-настоящему должно быть плохо!
Она – Мэд – потеряла подругу.
Но он лишился куда большего – родной сестры.
Шатера найдёт мальчишку в общей столовой. Наряду с другими воинами он ел и веселился, травя пошловатые байки, слушая мужские скабрёзные анекдоты. Их взгляды пересеклись лишь на мгновенье.
Нет. Мэд не увидела в глаза Анигая ни боли, ни сожаления об утрате сестры. Он смирился. Забыл Аду, как проблемный сон. Освободился от неё.
О, да! Теперь Анигай по-своему обрёл долгожданную свободу. От неё – от Ады, за которую надо вечно переживать, подставляться. А именно это – подставлять свою шкуру под удар Анигай и не любит. Что ж, похоже, Руар сделал своё дело. Здесь действительно выживает лишь сильнейший, тот, кто ставит своё благополучие превыше других. Кто любит себя больше своих близких.
Жаль лишь, что Мэд, похоже, утратила способность мыслить так же, как Анигай. Иначе бы на душе у шатеры сейчас не выла стая драгов. Не было бы так противно слышать смех Анигая, который с пугающей скоростью сумел вычеркнуть из памяти собственную сестру.
Ада была лучшее, что случилось в жизни Мэдэлин. Это она – Ада показала шатере, что в жизни можно полагаться не только на себя, но и на близких людей. Что всё-таки не всем людям на тебя всё равно. Это она – Адамаск пришла на неслышный никому «плач» Мэд. И шатера, в отличие от Анигая, никогда этого не забудет.
***
Холодно. До дрожи. До озноба. Острые камни режут спину. С трудом открываю глаза. Не могу понять: жива или уже нет…
Звёздное небо. Такое же холодное, как и моё насквозь мокрое, местами уже обледенелое, алое платье.
Сначала я почти ничего не чувствую. А потом приходит она… боль.
Боль, раздирающая изнутри, а вместе с ней появляется и осознание – жива!
Собрав последние силы с трудом приподнимаюсь на локтях. Кожа на руках и ногах содрана в кровь. Левую руку почти не чувствую. В спину будто воткнули штырь, но… двигаться всё же могу. Не спеша ощупываю себя: вроде переломов нет. Правда, каким чудом – не знаю. Упасть с такой высоты и не разбиться об острые скалы… Только сейчас понимаю: мне просто несказанно повезло, что я выпрыгнула из окна во время сильного прилива, иначе бы точно от меня осталось одно лишь воспоминание.
Оглядываюсь. Не могу понять, куда меня вынесло волной. Но это уже точно не территория Руара. Сумрачный лес? Скорее всего. Первая хвойная поросль начинается метрах в трёх от меня.
И что теперь делать? Куда идти? Если моё ковыляние вообще можно назвать «идти». Всё же должна признать, выживание после такого падения не входило в мои планы. Наивная, думала – отмучилась, а тут… Похоже, моя судьба никак не уймётся. Недаром Акраба всегда говорила, что у меня поразительная живучесть. Сама диву даюсь, что выжила и на этот раз.
С неимоверным трудом поднимаюсь на ноги. Платье от воды и льда почти неподъёмно, но и снять его нельзя. Сухой одежды-то нет. После пары неудачных попыток, мне, наконец-то, удаётся оторвать от ближайшего дерева толстую ветку, на которую я могу опираться как на посох. Хотя толку от этого посоха… Босые ноги зябко ступают по покрытой вечерним инеем земле. Не замёрзну на смерть, так сожрут драги в Сумрачном лесу. Даже дреда при себе нет – Карл, сволочь, отобрал ещё в Аскорэоре.
Радует лишь одно: сомневаюсь, что после такого полёта в бездну океана Карл или Глэдис будут меня искать. В этом даже что-то есть: чтобы обрести долгожданную свободу, мне надо было просто умереть.
Вот только что теперь делать с этой свободой? Вопрос – ответ на который я не нахожу.
***
Дурной день и не менее дурная ночь. И сон… Всё тот же проклятый сон, который, почему-то неотступно преследуют Верховную ведунью, стоит ей только закрыть глаза.
Нет никаких сомнений - это снова она. Тот же знакомый силуэт. И та же императорская корона.
Арасэли.
Будь она проклята!
Нет. Глэдис не видит её лица. Но этого и не надо. Жесты, манера, осанка – всё её.
И голос нетрезвого Бэра… Верховная ведунья даже чувствует тошнотворный запах его перегара…
– Что, если девчонка обвела нас вокруг пальца? Что, если она никогда…
– Нет! – с диким воплем старуха резко садится на своей узкой аскетической кровати. – Нет… Она не могла это сделать… Она бы просто не посмела…. Она…
***
Мне несказанно везёт. Хоть в чём-то… Океаническое течение выбросило меня на берег неподалёку от дороги, ведущей через Сумрачный лес в Адейру. На моё счастье, одной семье поселян взбрело в голову именно в это время поехать в Сариту – городок, расположенный на окраине столицы. Тощий старик-поселянин – ещё тот болтун и балагур и его дородная розовощёкая жена с жалостливым сердцем. Оно-то меня и спасло.