Выбор жанра
Шрифт:
Однажды коллега-писатель, снимавший на лето дачу неподалеку от меня, абсолютный трезвенник (бывают и такие, но очень-очень редко), спросил у моей жены, удивленный ее спокойным отношением к моим загулам (спокойствие было, конечно, внешним):
— Зачем вы покупаете ему водку?
— Чтобы не выходил из дома. Свалится по дороге. Или попадет под электричку.
— А если не давать денег?
— Для писателя вы плохо знаете жизнь. Когда человеку нужно выпить, он всегда найдет, где и с кем выпить. Сегодня ты мне нальешь, завтра я тебе.
Я
В моей бурной молодости был случай, который я даже сейчас не могу вспоминать без ужаса. В общественно-политической редакции Норильской телестудии мы затеяли цикл публицистических программ. Каждая состояла из двух частей: из драматической композиции на местную тему и обсуждения ситуации юристами, педагогами и психологами. Одна из передач была посвящена нашумевшей в городе истории. Пятнадцатилетний мальчишка, учащийся ПТУ, влюбился в сверстницу. Она отвечала ему взаимностью, но ее отец был резко против дружбы дочери с пэтэушником, держал ее под замком, даже бил. Однажды, защищая подружку от рукоприкладства отца, парень пырнул его самодельным ножом и угодил за решетку. Эту историю, разыгранную актерами городского театра, и обсуждали за круглым столом. Эксперты встали на сторону парня: он, конечно, неправ, но и отцу не хватило педагогического такта. Я вел передачу, и уже в начале обсуждения обратил внимание на отчаянные знаки, которые подавала мне помреж из-за спины телеоператора. Но живой эфир не позволяет ни на что отвлекаться. Наконец она вошла в кадр и положила передо мной записку. В ней было: «Все спрашивают, откуда такой нож?» В конце передачи я вслух прочитал записку и процитировал уголовное дело: «Нанес легкое телесное повреждение самодельным ножом, изготовленным обвиняемым в мастерской ПТУ».
Передача закончилась. Едва погасли софиты, на меня обрушился начальственный гнев: «Вы куда смотрели? Все телефоны разрываются от возмущенных звонков! Мы защищаем бандита!» Я все еще не понимал, в чем дело. Мне показали нож. Я посмотрел, и мне стало нехорошо. На репетициях актер вертел в руках отвертку, а на передачу принесли устрашающего вида финяру. Я не обратил на нее внимания, было не до того. Не отреагировали и участники обсуждения, все их мысли были заняты предстоящим выступлением. Прокол. Ну, бывает. Досадно, конечно, тем более что сложная постановочная передача прошла гладко.
Мы спустились с горы, на которой стояла студия, в кафе и с устатку и после всех треволнений нарезались болгарской «Плиски» так, что я не помнил, как оказался дома. Разбудил меня грохот в дверь. С трудом разодрал глаза, открыл. Вошел молодой водитель директора студии Валера:
— Ну и спать вы горазды. Одевайтесь. Шеф вызывает. Срочно.
— Валера, посмотри на меня.
— Ну?
— Могу я куда-то ехать?
— Понял.
— Так и скажи.
Он ушел. А через десять минут в дверь снова загрохотали. Но это мне показалось, что через десять минут, прошло уже часа два. Валера смотрел на меня с сочувствием:
— Придется ехать. Шефа вызывали в горком к первому. Скандал жуткий. Шеф приказал доставить вас в любом виде.
Директор студии сразу перешел к делу:
— Город бурлит. Звонят всем. Первый вне себя. Поразительная безответственность!
— Это вы мне говорите?
— Это он говорил мне! С вами я потом поговорю. Сейчас нужно выпутываться. Сегодня после новостей устроим продолжение передачи. Выгородка вчерашняя, круглый стол. За столом вы один. Текст такой: да, отец девушки не во всем прав, но мы не оправдываем бандита, бандит должен сидеть в тюрьме.
— Парня посадят, — предупредил я.
— Посадят значит посадят. Я не хочу из-за него положить партбилет!
— Что, настолько серьезно?
— Вы даже не представляете, насколько серьезно! Идите пишите текст. И мне на визу.
Никогда не писали с дичайшего похмелья идеологически выверенный текст? Когда в голове ни одной мысли, а перо вываливается рук? Мне пришлось. Один Бог знает, чего мне это стоило. Шеф внес правку и текст завизировал. До передачи оставалось часа три. За это время я слегка оклемался, ассистентка отпаивала меня кофе. Перед эфиром еще раз прочитал текст и понял, что не смогу его произнести. Велел помрежу принести финку и отвертку, с которой артист репетировал.
— Это зачем? — испуганно спросила она.
— Для антуража.
Началась передача. Вступительные фразы я прочитал с листа, потом отложил текст и спросил в камеру (севшим голосом и обливаясь похмельным потом):
— Вы хотите спросить, почему так получилось? Попробую объяснить.
Я рассказал все, как было. Закончил так:
— Мы не оправдываем бандитов. Но герой нашей передачи не бандит. В том, что сложилось такое впечатление, вся вина только на мне.
Я вышел в коридор. Двери редакций были раскрыты. Все телефоны молчали. Директор студии стоял на пороге своей приемной. Кивнул:
— Зайдите.
В кабинете зачем-то запер дверь на ключ, достал из тумбы письменного стола початую бутылку польской «Выборовой» и два граненых стакана. Налил мне полный, себе на палец.
— Кажется, пронесло. Вечно от вас одни неприятности! Будем здоровы!
Пронесло. Парень получил год условно. Директору на бюро горкома поставили на вид. Мне хотели объявить выговор по партийной линии, но не смогли этого сделать, так как я (к недоумению членов бюро) был беспартийным.
Для меня эта история послужила уроком на всю жизнь. Напился — сиди дома, никуда ни шагу. Это стало хорошей привычкой. Благодаря ей я ни разу не попал в вытрезвитель. Даже странно, все попадали.
Принято думать, что человек в запое — такой грязный тип, валяющийся под забором в собственной блевотине. Это не так. Однажды по какому-то делу мне срочно понадобился приятель, молодой писатель-сатирик. Дома его не было, телефон не отвечал. Я начал обзванивать всех, у кого он мог оказаться. Отозвался довольно известный драматург Саша М., пьеса которого шла в новом МХАТе: