Выбор
Шрифт:
Борьба продолжается:
– Пять! Пять пятьсот!
Эксперт с лупой выскочил на возвышение, просмотрел мазки и кому-то утвердительно кивает в зал: сомнений нет, это действительно ее кисть. Вне сомнений – это работа той самой Стрелецкой.
– Десять тысяч! Одиннадцать! Двенадцать!
Шепот в зале.
– Вы раньше слышали об этой, как ее… Стрелецкой?
– Ну как же! А разве вы ничего о ней не знаете?
– Двадцать тысяч франков!
Руки в двух концах не опускаются, и тогда длинный с молотком краткости ради
– Пятьдесят! Шестьдесят! Семьдесят!
Большой мускулистый человек оскалился и повернулся к своим почитательницам. Они ответили единым выдохом со стоном. И тогда большой человек вознес топор.
Дошел до большой и очень круглой цифры, дал себе передых и снова, захлебываясь:
– Сто тысяч! Сто десять! Сто двадцать!
Растет напряжение. Как не расти? Каждый в зале соображает: может, подключиться к борьбе, пока не поздно, да шедевр и перехватить. То тут, то там руки поднимаются, демонстрируя желание заплатить больше. Но борьба по-прежнему идет в основном между двумя оборванными русскими упрямцами. А они, может быть, просто так нарядились. Сейчас кто-то из них ухватит удачу за крылья, кто-то сейчас шедевр приобретет. Сейчас борьба прекратится. Один уступить должен, выше-то цену поднимать некуда. Это все-таки не Гойя. И не Пикассо.
Руди Мессер почему-то подумал о том, что сейчас убьют не кого-то, а…
– Пятьсот тысяч!
При этих словах, ломая тишину каблуками, вошел в зал полицейский наряд. Шедевры аукциона охраняются устроителями, однако власти славного города Парижа, как-то прознав о происходящем, дополнительные меры безопасности приняли.
А цены растут.
– Девятьсот девяносто тысяч.
Двое полицейских с каменными мордами встали по обеим сторонам продаваемого сокровища. Остальные – в углу у запасного выхода, в готовности отбить попытку злоумышленников, кем бы они ни были, похитить шедевр.
Длинный с молотком поперхнулся. Неуверенно произнес:
– Миллион франков. – Нерешительно осмотрел углы потрясенного зала и повторил, как бы прося прощения: – Миллион.
Глава 22
Оглянулся длинный еще раз и пошел набирать цену все выше и выше.
А по славному граду Парижу уже летит-трепыхает сенсация. И уже наряды конной полиции отбивают журналистские своры от мраморного входа.
– Миллион сто тысяч. Миллион двести.
До первого миллиона долго взбирались. До второго быстро – счет через сто тысяч пошел: миллион семьсот, миллион восемьсот, миллион девятьсот, два.
– Два двести. Два четыреста.
Десять процентов от цены – владельцам аукциона. С трех миллионов – триста тысяч.
– Три миллиона пятьсот! Четыре!
Вопль из зала: «Воды! Скорее воды! Даме плохо!»
Мысль такая простая… и такая смешная: надо себя спасать.
Топор взлетел над ним, замер, а потом
Главное в такой момент – спокойствие сохранить.
Даму потащили на носилках весьма скоро. Колени вверх. Мордочка чернобурой лисы – вниз. Есть причина такой скорости: санитарам не терпится вышвырнуть даму из зала, скорее вернуться и досмотреть финал.
– Одиннадцать миллионов франков. Двенадцать. Тринадцать.
Тишина в зале такая, что если бы длинный шептал, то все равно во всех углах было бы слышно. Но он кричит. Он кричит как ишак, возбужденный возможностью акта любви. Он кричит, и его слова отскакивают от стен рикошетом:
– Семнадцать! Восемнадцать!
Шустрый делец ногти грызет, словно семечки: видел же, как эту картину подвезли, надо было прямо у входа миллион франков предложить, да и увезти картину еще до аукциона.
– Двадцать один! Двадцать два! Двадцать три!
Самые пронырливые из журналистов давно в зале. Через все кордоны пробились. Настю снимают и шедевр двадцатого века – картину «Вторая мировая война».
– Двадцать четыре миллиона франков!
Вот тут-то в левом дальнем углу рука господина в сальном галстуке опустилась. На двадцать четыре согласны оба. Но господин в левом углу выше этого не пойдет. А господин в правом углу? Его рука победно поднята.
– Двадцать пять миллионов франков!
В правом углу рука поднята. В левом нет.
– Двадцать пять миллионов франков, раз…
Все головы – на господина в левом углу. Он спокоен. Он невозмутим. Он слегка улыбается, выражая непонимание тому вниманию, которого он удостоен. Его руки скрещены на груди.
– Двадцать пять миллионов франков, два!
Господин разводит руками, показывая публике, что выше головы не прыгнешь. Цена немножко кусается…
– Двадцать пять миллионов франков… три!
Руди Мессер знал, что в самый последний момент все взгляды, все без исключения будут обращены к нему.
Он дождался этого момента. Он потянул ноздрями воздух в себя, как бы стараясь вдохнуть его весь. В это же время он своим взглядом как бы втягивал их взгляды в себя. Он не знал, почему надо так делать, он просто делал.
Сотни глаз превратились в одну пару титанических черных глаз…
Спокойно и уверенно он представил черную точку меж этих глаз, в мгновение рассмотрел ее внимательно и сказал…
Бабахнул молоток в сверкающую тарелочку: б-б-о-м-м-м!
Ах, что же тут началось. Тишину разорвало в клочья, в мелкие, глазу незаметные клочки, разорвало, словно манекен гранатой РГД-33. Взревели разом дамы и господа, как верблюды, требующие любви. Люстры хрустальные зазвенели от крика, визга и писка, от аплодисментов и топота.
Журналисты на Настю приступом:
– Мадемуазель Стрелецкая!..
– Мадемуазель Стрелецкая, как всемирно признанный гений и лидер русского суперавангарда, что могли бы вы сказать по поводу…