Выдумки чистой воды
Шрифт:
– Что это, что?
– крикнул Водяной, чувствуя, как его раскачивает и несет волна восторга.
– _Смотри_!
– Мальчик схватил его за руку.
– Вот он, _смотри_!
Меж звезд возникло словно бы туманное облачко. Оно приблизилось, обретая четкие очертания, и Водяной увидел пляшущего человека. Был он одет чудно, на плечи накинута шкура, в руках прыгал бубен, и Водяной узнал шамана. Да уж, немало таких повидал он на своем веку! Сколько раз заглядывали они в темные воды Обимура, словно бы искали там ответов на неведомые Водяному вопросы! При этом царь реки чувствовал великий страх, который испытывали эти люди, касаясь воды и даже просто отражаясь в ней. А странно! Ведь их-то царь Водяной не чуждался, как других людей, а,
Шаман вновь промелькнул перед Водяным, на миг заслонив звезды.
Дальние голоса, певшие слаженным хором, обратились группой людей в длинных, странных одеяниях. Это были все мужчины, строголикие, печальновзорые, но туманили их, чувствовалось, не простые тревоги или тяготы, а некие мысли, слагавшиеся в бремя мудрости. Они стройно стояли в полете, прижавшись друг к другу, словно всегда должны быть вместе, неразрывно, все двенадцать, как некий символ всепонимания, и, распевая что-то протяжное, светлое, пронеслись вдаль, туда, где серебряно светилось темноглазое усталое лицо, при виде которого Водяной зажмурился, сердце его заколотилось... А когда, слегка успокоившись, он открыл глаза, чудный хоровод кружился пред ним! И русалки, и драконы, и атласные кони, и вреднючие лешие, и белокрылые дети, и венки из диковинных цветов, и светлые девы со скромно потупленными взорами, и озера чистой, чистой воды, и березы махали зелеными крыльями, и пылало яблоко на ладони лукавоокой белоплечей женщины, и жар-птица мелькала, роняя перья! И все это пело, реяло, дурманило голову, и пела темнота между звезд! И свет ярче звездного возник вдруг, и Водяной, счастливый, опять увидел тех двоих, сверкающих, что, обнявшись, тихо шли и шли.
– О, смотри!
– воскликнула девочка.
– Это ты!
И впрямь! Себя, себя увидел Водяной на крутом Обимурском гребне, при всех знаках величия своего и сана, в короне и волнистой бороде, и улыбнулся он себе самому, и устремил взор в свои глаза, и махнул себе рукой.
А на голос девочки обернулись алмазно-чистые двое, и Водяной узнал повзрослевшие черты тех двух сероглазых детей, которые стояли сейчас рядом с ним, открывая забытые тайны.
– Гляньте!
– удивился он.
– А ведь...
Безумный крик прервал его! В этом крике не разобрать было ни слова, но внезапностью и бесповоротностью своей он ужасал. Чудные фигуры рассеялись без следа, и звезды исчезли, будто внезапно обернулись своими темными сторонами. Одна, запоздалая, прокатилась по небосклону, да вскоре и погасла.
А неожиданный крик оказался далеким звоном.
– Ну вот, пора в школу, - невесело сказал мальчик, осторожно вставляя гвоздь в стенку и навьючивая на него охапку старых вещей.
– Пошли скорее!
– испуганно вскочила девочка.
– В школу?! Что же вы там делаете?
– как во сне спросил Водяной, не постигая, во имя чего можно отказаться от сказочного зрелища.
– Ну, нас учат, что дважды два - четыре. Что после дня бывает ночь, а после лета - зима. И что Волга впадает в Каспийское море, важно ответила девочка.
– А главное, что "Я" - последняя буква в алфавите, - ответил и мальчик.
– Самая-самая последняя! И самая никудышная. А это...
– он коснулся стенки, - говорят, что это уже никому не нужно.
– Кроме нас, - уточнила девочка, глядя на Водяного.
– А слушай, - сказал мальчик, когда все трое уже вышли на улицу, - ведь сегодня, наверное, опять уроки отменят.
– Морковку убирать, да?
– вздохнула девочка.
– Или на стройку пойдем?
– По радио утром передавали: опять горит план, - произнес мальчик, и с каждым словом голос его взрослел.
– До конца квартала остались считанные дни, а расхлябанность строительных подразделений вынуждает отрывать от работы трудовые коллективы Города и снимать школьников с занятий...
Водяной споткнулся. Он стоял один посреди улицы. В конце ее слышался грохот, звон, музыка, громкие голоса; а над всем этим весело клубилась пыль.
*
Да уж, пыль была так пыль! Стеной стояла, валом валила, даже с водой глубокой сравнимая, вот только плыть в ней оказалось невозможно. Водяной попробовал, конечно, - да тут же, в размашке, и натолкнулся на кого-то. Человек вскрикнул, что-то упало... Водяной и неизвестный повалились на колени, принялись шарить по земле.
– Чего ищем-то?
– виновато спросил наш герой, которому под руку попадались то обломки кирпича, то мраморная крошка, то осколки стекла, то еще что-то острое и режущее, но, пожалуй, недостойное столь тщательных поисков.
– Очки, - буркнул незнакомец.
– Я без очков ничего не вижу.
Пыль временами расходилась, и наш герой помаленьку рассмотрел того, на кого налетел.
Был незнакомец слаб, прост, русоволос, глаз не подымал. Много таких вот лиц, обращенных как бы внутрь самих себя, встречал Водяной нынче. Что они там, в себе, видели? Было ли это важно и нужно кому-нибудь, кроме них самих? Водяной не знал, не думал, да и не шибко заботило его все это. А вот сейчас озаботило. Почему? Да потому, что это лицо напомнило ему облик его нечаянного гостя... а теперь, значит, и его самого!
Он смотрел на бледные, несильные руки, беспорядочно хлопавшие по земле.
– Неужели вы совсем ничего не видите?
– с жалостью спросил Водяной.
– Абсолютно, - последовал мрачный ответ.
– Вы загляните мне в глаза, - обратил человек к Водяному свое лицо.
– Они незрячи.
Водяной глянул...
– Что?
– изумленно выкрикнул он.
– Да ведь глаза ваши закрыты!
Что-то влажное проблеснуло меж крепко сжатых век, но человек не вымолвил ни слова, продолжая шарить в пыли. То же самое машинально делал и Водяной.
Из обступившей их пылищи вдруг вывалился кто-то с лопатой и едва не упал на Водяного и того, другого.
– Чего мешаетесь!
– с досадой выкрикнул он, опять растворяясь в сером плотном облаке.
– Расселись тут без пользы!
Слепой согнулся еще ниже.
– Взор мой обожжен, - тихо произнес он.
– Правда, врач сказал, что у меня близорукость усталости глаз, но я-то знаю...
Он поднял запыленные пальцы к лицу и попытался раздвинуть веки.
– Нет, не могу. И слава Богу, и слава Богу! Зато теперь мне спокойно. Вот только бы найти очки... Открою вам секрет, - сказал он, усаживаясь поудобнее среди битого камня.
– Я всю жизнь притягивал к себе неприятности. Как одинокое дерево среди поля - молнию. За что бы я ни брался! За что бы ни брался... Должен вам сообщить, - произнес он с оттенком важности, - что некоторое время я трудился в Отделе Распределения Благ, в секторе агитации за светлое будущее. Мечтая об этом светлом, я смотрел на людей и думал: почему они живут как живется? Почему утрачено стремление стать лучше, чище, благороднее? Наверное, решил я, все дело в неправильной работе моего отдела. И решил начать с малого. Однажды я велел сорвать все лозунги и плакаты в Городе, все эти выполним-перевыполним, догоним-перегоним, все эти проценты, тонно-километры... а вместо них появились призывы: "Люби ближнего своего!", "Все мы: люди, животные, растения - дети одной матери-Природы!", "Родители! Уважайте души детей своих!", "Любящие это армия двоих. Не предавайте любимых!" Ну и все такое. С вечера мои плакаты были развешаны на центральных улицах города. К восьми утра поехал на работу Первый Руководитель Отдела Распределения благ. К половине девятого старые плакаты висели на прежних местах, а своих... своих я больше не видел.