Выход за предел
Шрифт:
Но главное в его новой престижной должности было свободное время. Его было навалом. Он по-прежнему мог заниматься любимым делом. Стал увлекаться модным в высшем свете большим теннисом, посещать закрытый бассейн – раз в неделю, продолжал просматривать все премьеры, как театральные, так и другие прочие, художественные выставки, музейные экспозиции. И всегда в сопровождении блестящих дам. Он продолжал совершенствовать и вокальное мастерство со своим ставшим ему другом Папой Карло. Одним словом, жил он в свое удовольствие насыщенной, интересной жизнью, был при деньгах и дышал полной грудью.
Вот в один такой чудесный весенний денек ему и позвонила по домашнему телефону Василина, певица из ялтинского ресторана «Интурист», о которой он, правда,
– Ну что, Василина, готова к тестированию? – спросил Сафрон Евдокимович в трубку.
– Да, – ответила Василина.
– Ну, посмотрим, посмотрим, послушаем, а где ты находишься? – снова спросил он.
– На Курском вокзале, – ответила она.
– Тогда жди у центрального входа через час, – проговорил весело Сафрон и повесил трубку.
Василина и правда была готова к экзаменам. Слива оказался прекрасным педагогом, знающим классический репертуар и умеющим выбрать из него выигрышные для Василины, беспроигрышные для прослушивания произведения. Плюс ко всему он отыскал в Ялте забытую всеми людьми и Богом бывшую оперную певицу из Ленинграда, веселую и умную пенсионерку Регину Оттовну Пратасевич. И они вдвоем так взяли в оборот начинающую вокалистку, что за неполные полгода та не без труда, правда, пела хорошо поставленным голосом самые сложнейшие арии из всех знакомых опер, да так, что соседи близ домика под Чинарой затыкали уши, а Мамашуле нравилось. Василина была, действительно, одаренной девушкой, и подготовилась по-настоящему. Перед отъездом в Москву она три раза перебрала свой чемодан с уложенными в него платьями, юбками, блузками, бельем, туфлями, босоножками и т. д. и т. п. А в день отъезда села на кровать рядом с этим чемоданом, посидела, сложив руки на коленях, потом побросала самое необходимое в свою сумку-рюкзак и уехала налегке, оставив открытый чемодан на кровати. Когда через час к центральному входу Курского вокзала подъехал «мерседес», это вызвало восторг у окружающих, а у Василины – шок. Когда же из него вышел Сафрон Евдокимович, резко выделяющийся в толпе своим нарядным видом, она почувствовала себя такой жалкой замарашкой в своих потертых джинсах, белых кроссовках и ношеной, с широкой молнией посредине, куртке, что ей захотелось спрятаться куда-нибудь, исчезнуть, раствориться в толпе. Но было поздно. Он увидел ее, помахал рукой, приглашая в машину. Василина подошла. Скромно поздоровалась. Улыбнулась и под любопытными взглядами ни жива ни мертва села в шикарную машину.
Они тронулись, и Сафрон Евдокимович, глядя на нее в зеркало, спросил:
– Василина, а почему ты села на заднее сиденье?
– Не знаю, – честно ответила Василина.
И тут же подумала: «Да здесь как-то спокойнее. А вдруг от меня поездом пахнет, где этот тип приставал всю ночь, умоляя уехать с ним в Тобольск какой-то?»
Сафрон повез ее по Садовому кольцу, рассказывая по дороге о зданиях и улицах, которые они проезжали и поглядывая на нее в зеркало. Сделав почти полный круг перед Таганским тоннелем, ушел направо, на набережную Москвы-реки, и направился к Кремлю. Перед Большим Москворецким мостом они повернули направо, к гостинице «Россия», и припарковались у западного входа – прямо напротив Кремля и храма Василия Блаженного.
– Хочешь небольшую экскурсию, Василина? – предложил Сафрон Евдокимович, глядя на нее через зеркало.
– Очень хочу, Сафрон Евдокимович, – ответила она, как-то по-детски радуясь.
– Ну, тогда оставляй сумку. Здесь, у Кремля, не воруют. И – вперед, – весело, по-доброму сказал он и вышел из машины.
Эта экскурсия, чисто из человеколюбия, а точнее, из женолюбия, нужна была ему, чтобы присмотреться к Василине, понять ее, оценить и определиться, что дальше с нею делать. Они подошли к храму, и Сафрон, решив кратко обозначить тему, начал: «Это храм Василия Блаженного, который, впрочем, правильно называть „Покрова Пресвятой Богородицы, что на Рву“. Его больше величают Покровским собором или Троицким. Основан
– А я читала и Мамашуля рассказывала, что его строили трое зодчих – Постник, Яковлев, Барма, – тихо произнесла Василина, посмотрев на Сафрона Евдокимовича.
В ответ уже он посмотрел на нее будто бы с уважением.
– Есть такое предположение, что архитекторов было трое: Постник, Барма, Яковлев, но это лишь предположение, в архивных документах точных указаний нет.
– А правда, что Иван Грозный приказал ослепить их в 1561 году, чтобы никто не мог больше воздвигнуть такую великолепную красоту на Руси? – опять тихо спросила Василина, все так же глядя на него.
– Скорее всего, это легенда, Василина. У славян таких традиций не было. Это практиковалось, но дальше, на Востоке: в Средней Азии, в Иране, в Ираке, в Сирии, на Аравийском полуострове. К тому же есть много летописных подтверждений, что эти зодчие построили еще много прекрасных храмов. Так что, видимо, это легенда, – задумчиво произнес он, и опять посмотрел на Василину – уже с любопытством.
Они поднялись на Красную площадь, прошли мимо Лобного места, памятника Минину и Пожарскому, нисколько не обращая внимания на ГУМ напротив Мавзолея Ленина, остановились у Спасской башни.
– Первое упоминание о Кремле относится к 1147 году, – начал Сафрон Евдокимович, и, оборвав повествование, обратился к Василине: – Ты ведь, наверное, не завтракала? Я тоже. Пойдем-ка в одно удивительное и удобное для продолжения экскурсии по Московскому Кремлю место. Да там и позавтракаем вместе.
Они вернулись к гостинице «Россия» – грандиозному сооружению из стекла и бетона на семь тысяч номеров. Он привел Василину к северному входу напротив Английского подворья и великолепных древних храмов с золотыми куполами и крестами над ними. Василина сразу определила, что швейцары знают Сафрона Евдокимовича. Этому она научилась у себя в ялтинском «Интуристе». Там швейцары также по-особому встречали уважаемых гостей. Пройдя в просторный холл гостиницы, заполненный интуристами со всего мира, они направились к лифтам. Как ни странно, в вызванном Сафроном Евдокимовичем лифте никого не было, и с ними никто не поехал. Он нажал кнопку 21, двери закрылись, и они стали подниматься вверх вдвоем. У Василины сильно забилось сердце, видимо, оттого что они остались вдвоем.
– А 21 – это этаж? – спросила она негромко, чтобы разрядить обстановку и неловкое молчание.
Женщины интуитивно чувствуют эту неловкость и умеют ее устранить.
– Да, Василина, это этаж, а там ресторан, – ответил Сафрон, почему-то смутившись. И закончил, улыбнувшись: – Там и позавтракаем.
У стеклянных больших дверей их встретил швейцар или метрдотель, который тоже, видимо, хорошо знал Сафрона Евдокимовича. Он провел их в зал, убрал со столика табличку с надписью «Зарезервировано» и предложил присаживаться. Панорама за стеклом была ошеломляюще красива. Весь Кремль как на ладони предстал перед глазами изумленной Василины, сверкая куполами, освещенными весенним солнцем.
– Боже мой, как красиво, я никогда в жизни еще не поднималась так высоко и не видела такого, Сафрон Евдокимович! – воскликнула она.
– Да, Василина, отсюда очень красивый вид. Хотя гостиница в целом и разрушает исторический облик Москвы, но сверху вид потрясающий, – ответил он, уже с искренним интересом глядя на нее.
Подошел официант, и Сафрон Евдокимович, сделав заказ на двоих, не заглядывая в меню, продолжил свой рассказ о Московском Кремле. О самой древней церкви ее, Спаса на Бору, построенной в 1330-м к тысячелетию Константинополя, которую уничтожили в 1933 году, о Чудовом монастыре, о белокаменной эпохе Дмитрия Донского, о приглашении Иваном III Великим итальянского архитектора Аристотеля Фиорованти, а позже и других итальянских зодчих для сооружения древнерусских храмов и строительстве колокольни Ивана Великого в 1505–1508 годах.