Шрифт:
Леонид КУДРЯВЦЕВ
ВЫИГРЫШ
Мать и сын идут мимо кинотеатра. Сын читает афишу:
– Пароль "Голубой лотос". Мама, а что такое лотос?
– Стиральный порошок, сынок...
Начиналось все просто - он уснул в трамвае. И снился ему один из самых любимых снов, что не мешало Клобу воспринимать его как реальность...
Белое пятно на черном фоне постепенно увеличивалось, превращаясь в окно.
Да, он стоял возле широкого окна, свет из которого резал глаза, мешая разглядеть - что
Потом что-то дрогнуло, картина изменилась, став более реальной. Наверно, Клоб просыпался...
Теперь окно лилось сквозь свет и Клоба, это было гораздо приятнее, соответствовало действительности и обнадеживало, что не все потеряно, что - с кем не бывает, что - все войдет в норму.
И в это можно было поверить, потому что изменения продолжались. Клоб провалился сквозь окно и свет, о чем-то сожалея и чего-то пугаясь в ожидании неизбежного конца.
Однако на этот раз все стало слишком уж реально. Сон кончился.
Гомонили пассажиры, временами сквозь шум прорывался крик кондуктора. Пахло огуречным лосьоном и "беломором", рублями и трешками, а еще керосином. Потом запахло чем-то трудноопределимым. Этот непонятный запах вскоре заглушил все остальные.
И тут же Клобу наступили на ногу. Он вскрикнул. Открыв глаза, увидел, что это гнусное действие произвела огромная старуха в синем трикотажном костюме, и дернул ногой, пытаясь освободиться. Лицо старухи дрогнуло, но чудовищная галоша не сдвинулась ни на миллиметр.
– Слушайте!
– крикнул Клоб.
– Отпустите мне ногу! Ну я прошу вас! Ну что вам стоит! Я же вам ничего плохого не сделал!
Однако старуха стояла непоколебимо. И длилось это целую вечность, за которую Клоб успел с сожалением подумать, что когда-то она была красивой девушкой. И конечно же, ее кто-то любил, ночей не спал... И черт возьми, до чего же ей трудно поверить сейчас, что все это когда-то было. И конечно же, катастрофа - ощущать, как стройное, нежное тело, постепенно, но неотвратимо изменяется. Выпадают зубы, волосы, нет уже гладкой-гладкой кожи. И мужчины не провожают взглядами. И тогда начинаешь понимать, что это старость.
Да, ей можно посочувствовать. Но я-то почему должен страдать? Ой, как больно!
Трамвай остановился. Клоб дернулся, попытался опереться спиной о стенку и столкнуть нахальную старуху свободной ногой, но не тут-то было.
Больше ничего придумать он не успел. В трамвай хлынула толпа. Клоба стиснули. С одной стороны небритый дядька в помятой мушкетерской шляпе и зеленом фраке, с сеткой пустых бутылок в руках, которую сразу же попытался поставить на голову Клобу, но промахнулся и водрузил на спинку сиденья.
С другой стороны к Клобу прижался двухметровый кузнечик, в черных очках и с японским зонтиком.
– Люди!
– взвыл Клоб.
– Погибаю! Спасите!
Но было поздно. Трамвай тронулся. В окне мелькнуло покосившееся здание театра отпора и берета, потом голубые башенки дворца звукосочетания, увенчанный треуголкой усатый солдат с вилами наперевес. Замелькали полосатые столбики. Трамвай мчался и мчался...
Клоб понял, что погиб окончательно, и закричал:
– Люди! Рятуйте! Матка боска! На помощь! Спасите ветерана двух картофелеуборочных кампаний!
Трамвай резко остановился. Все, кто стоял в проходе, в том числе и чудовищная старуха, рухнули друг на друга и покатились к передним дверям.
Клоб ощутил, что свободен, и резво сорвался с места. Выскочив на улицу он врезался в толпу, окружавшую водителя, который осматривал правую переднюю трамвайную ногу.
Вдоволь на нее наглядевшись, он закурил сигарету и пробормотал:
– Так я и знал. Опять заноза.
По толпе пробежал шепоток. А кто-то довольно громко и негодующе сказал: "Ну, это надолго".
Клоб плюнул и, прихрамывая, пошел домой. Свернув, для того чтобы сократить путь, в проходной двор, он чуть не налетел на какое-то громадное существо. В руке оно сжимало граненый стакан, наполненный на одну треть беловатой жидкостью.
– Лазают тут всякие, - проворчало существо.
– Не дают людям проходить курс лечения. Ишь, шляпу напялил, шары твои бесстыжие.
Клоб трусливо прошмыгнул мимо и побежал, слыша за спиной какие-то малопонятные ругательства. Пробегая через арку, он задел ногой аккуратную горку стеклопосуды, и она отозвалась веселым звоном.
Выскочив на улицу и припустив со всех ног, он едва не затоптал процессию полосатых, покрытых длинным мехом гусениц, во главе которой шел чрезвычайно важный дятел. Поневоле сбавив ход, Клоб стал оглядываться, выискивая знакомые ориентиры.
Так, все верно. Вот шарманщик с побитой шарманкой. Несомненно хорошо знакомый. И шарманка у него та же, как и жалостная песня: "Жили-были три бандита".
Потом книжный киоск, все полки которого заставлены "Справочником по ремонту швейных машин". В киоске сидела толстая неопрятная продавщица, отгородившись от всего окружающего "Современным бушменским детективом".
Потом - спортзал, на одной из колонн которого белел листок с объявлением: "Открыт набор девушек в секцию борьбы за жизнь, по системе "Принимаю окружающий мир таким как есть, не забывая, что он такой до тех пор, пока является таковым в моем сознании, значительно расширенном именно такими методами, которые приводят к таким же результатам".
Тут Клоб нырнул во второй проходной двор, промчался сквозь него, ворвался в арку и, благополучно ее миновав, очутился на следующей улице, где, наконец, и увидел свой дом.