Выкорчеванная
Шрифт:
Я отпустила руку волшебника и шагнула навстречу Касе. Заклинание не обрушилось. Дракон продолжил чтение, а я подпитывала заклинание своей силой. «Кася!», — позвала я, и сложила ладони лодочкой перед ее лицом. Свечение заклинания стекло в ладони, засияв резким и ярким чистым труднопереносимым белым светом. Я видела, как в ее широких влажных глазах отразилось мое лицо, и моя тайная зависть — как страстно я хотела бы обладать ее талантами, но не ценой, которой она должна была за них заплатить. Мое лицо залилось слезами, словно Венса вновь начала меня обвинять, и на сей раз от нее не было возможности сбежать. Каждый миг, когда я чувствовала себя пустым местом — тем, до кого никому нет дела, кого не захочет выбрать ни один лорд, и каждый миг, когда я чувствовала себя рядом с ней
Но я не могла остановиться: мой свет нашел ее. Она повернулась мне навстречу. Заблудившаяся в Чаще девушка повернулась ко мне, и я увидела копившийся годами ее собственный гнев. Всю жизнь она знала, что ее выберут, вне зависимости хочет она того или нет. На меня глядел ужас тысяч бессонных ночей, проведенных, ворочаясь, в темноте, обдумывая, что с ней произойдет, воображая на себе ужасные руки чародея и его дыхание на щеке. За своей спиной я услышала, как волшебник резко втянул в себя воздух, запнулся на слове и остановился. Свет в моих ладонях моргнул.
Я бросила на него отчаянный взгляд, но он уже подхватил заклинание снова, уставившись в книгу и полностью справившись со своим голосом. Сквозь его тело постоянно сиял свет — чтобы поддерживать заклинание Дракон каким-то образом сумел стать прозрачным как стекло, очистив себя от мыслей и чувств. О, как я ему позавидовала. Я даже не мечтала, что смогу так же. Мне пришлось повернуться к Касе в полноте моих страшно запутанных мыслей и тайных желаний, и позволила ей их увидеть — увидеть меня как выглянувшего из-под перевернутой сгнившей коряги белого червяка. Мне нужно было видеть ее перед собой, беззащитную, и что ранило меня сильнее всего: она тоже меня ненавидела.
Она ненавидела меня за то, что я оставалась в безопасности, оставалась любима. Моя матушка не заставляла меня залезать на слишком высокие деревья, не заставляла ходить по три часа туда и обратно в соседнюю деревню в горячую и душную пекарню, чтобы научиться готовить для лорда. Моя матушка не отворачивалась от меня, когда я плакала, и не увещевала, что мне следует быть храброй, не расчесывала мои волосы по три сотни раз на ночь, чтобы я оставалась красивой, словно хотела, чтобы меня забрали. Словно хотела, чтобы дочь уехала в город и стала богатой, чтобы потом присылать деньги братьям и сестрам, которых оставили чтобы любить. О, я даже и не представляла, как сильна была эта тайная горечь, неприятная, как пропавшее молоко.
И еще, еще она ненавидела меня за то, что меня все же выбрали, а ее нет — после всего ею пережитого. Я видела, как после она сидела на празднике в стороне от всех, как все перешептывались. Она никогда не представляла, что окажется в таком положении — пария в собственной деревне, в ставшем неприветливым родном доме. Она была настроена заплатить цену и быть храброй, но теперь ее храбрость была ни к чему, впереди не было будущего. Деревенские парни постарше поглядывали на нее, улыбаясь, со странной уверенностью в себе. С полдюжины из них — те, с кем она за всю жизнь не перемолвилась и словом или до того поглядывавших издали, словно не смея прикоснуться — довольно нахально заговорили с ней, словно ей ничего больше не осталось, как ждать здесь и снова быть выбранной кем-то еще. А потом я вернулась в шелковом платье и бархате, с украшенной драгоценной сеткой прической, и владея волшебной силой, которой я верчу как мне вздумается. И ее мысль была: «Это я должна была быть на ее месте», — словно я украла что-то, что было ее по праву.
Это было невыносимо, и я видела, что ей это так же неприятно, но каким-то образом мы обе справились. «Кася!», — звала я, срывающимся от рыданий голосом, и старалась поддерживать для нее постоянный яркий свет. Я увидела, как она остановилась в нерешительности, и потом пошла мне навстречу с вытянутыми руками, спотыкаясь на ходу. Чаща цеплялась за нее, ветки хлестали, и лианы обвивались вокруг ног, но я ничего не могла поделать. Я могла лишь стоять и держать для нее огонь, пока она шла, падая и поднимаясь, и снова падая, с растущим выражением ужаса на лице.
«Кася!» — плакала я. Теперь она почти ползла, сжав зубы от упорства, но все же приближалась, оставляя позади кровавый след на опавшей листве и на поверхности темного мха. Она хваталась за корни и подтягивала себя вперед, даже когда ветви тащили ее назад, и все равно была слишком далеко.
Тут я снова оглядела ее тело, лицо, которое нацепила на себя Чаща и улыбалась мне, потому что Касе не выбраться. Чаща специально позволила ей попытаться, подогрела ее смелость и мою надежду. Она в любой момент могла утащить ее назад. Она позволит ей приблизиться настолько, чтобы меня увидеть, может быть даже даст почувствовать собственное тело, воздух на лице, а потом взметнутся лианы, опутают ее, а вихрь облетевшей листвы погребет ее под собой, и Чаща снова сомкнется вокруг нее. Я застонала от бессилия и едва не потеряла нить заклинания. Вдруг я услышала как позади меня раздался странный и словно отдаленный голос Дракона:
— Агнешка, используй очищение. Ulozishtus. Попробуй его. Я сумею закончить один.
Я осторожно потянула свою силу, освобождаясь от Призывания. Аккуратно, по чуть-чуть, словно наклоняя бутылку, не позволяя выливаться из нее ни капли жидкости. Свет не исчез, и я прошептала: «Ulozishtus». Это было одним из заклинаний Дракона, и совсем не из той категории, которая легко мне давалась. Я не помнила остальной последовательности слов, что он мне говорил, однако я позволила этом слову покататься на языке, осторожно ограняя его и вспоминая ощущения… опаляющее пламя, струящееся по моим венам, невыносимый приторный вкус эликсира во рту. «Ulozishtus», — повторила я медленно: — «Ulozishtus», — и заставила каждый звук превратиться в искорки, летящие на трут, словно парящие капельки волшебства. И в глубине Чащи я заметила, как в одном месте рядом с Касей занялся легкий дымок. Я снова прошептала ему: «Ulozishtus», — и впереди нее возник новый дымок, и когда я проделала это в третий раз, рядом с ее сжатой рукой взвился язычок желтого пламени.
«Ulozishtus», — снова произнесла я, вкладывая в него еще капельку силы, словно подкладывая растопку в погасший очаг. Пламя окрепло, и там, где оно расширялось, лианы отступали. «Ulozishtus, ulozishtus», — подпитывала я пламя, заставляя взвиться его сильнее, и когда оно взметнулось вверх, я направила его опалять ветки, и осветить остальную Чащу.
Кася выпрямилась, освободившись от дымящихся лиан. На ее коже были видны розовые пятна ожогов, но теперь Кася могла двигаться быстрее, и она направилась ко мне сквозь дым, сквозь занявшуюся листву, которая осыпалась с выпрямившихся деревьев, вокруг нее падали дымящиеся ветки. Ее волосы, как и разодранную одежду опалило пламя, по ее лицу лились слезы боли от покрасневшей и покрывшейся волдырями от ожогов кожи. А ее тело перед моим лицом билось в цепях с криками ярости, а я захлебывалась слезами, но выкрикивала снова и снова: «Ulozishtus!». Пожар ширился, и я знала, как Дракон мог убить меня, очищая меня от теней, так и Кася могла погибнуть от моих рук, сгорев в пожаре.
Сейчас я была благодарна за те несколько ужасных месяцев, проведенных в поисках чего-то полезного. Я была благодарна за все неудачи, за каждую минуту, что я истратила, проведя здесь в гробнице под насмешками Чащи. Это позволило мне довести заклинание до конца. Голос волшебника, который ровно звучал за моей спиной, произнося финальную часть Призывания, стал для меня якорем. Кася становилась все ближе, а Чаща вокруг нее полыхала. Теперь я видела все меньше деревьев. Она подошла настолько близко, что проглядывала в собственных глазах, и повсюду ее окружало пламя, обжигающее ее плоть, ревущее, потрескивающее. Ее прикованное к камню тело изгибалось, скручивалось. Пальцы напряглись, растопырившись в стороны, и внезапно ее вены на руках стали ярко зелеными.