Вымпел мертвых. Балтийские кондотьеры
Шрифт:
Наконец, рассмотревший флаг, под которым шел лайнер, капитан "Тенрю" не смог сдержаться и высказал все, что он думает о коварных русских, а после попадания в его корабль пары снарядов, от негодования треснул биноклем по планширю, отчего хрупкая и ценная оптика разлетелась вдребезги. А когда ушедший из-под огня минный крейсер выскочил как черт из табакерки из-за носа лайнера и сильно дымя, устремился на весьма высокой скорости перпендикулярным ему курсом, он был готов сожрать свою фуражку. Русский одним своим ходом поставил его в очень тяжелое положение. С одной стороны, упусти он рейдер, и тот имел неплохие шансы добраться до сильно пострадавшего "Цукубы", но при этом можно было сохранить "Тенрю" от новых повреждений, тем более что, судя по черному дыму валящему из-под палубы, команда еще не справилась с последствиями предыдущего столкновения. С другой стороны, пойди он прямым курсом
Попытка отпугнуть рейдер, навязав ему линейный бой, ни к чему не привела. Тот не свернул с курса и лишь еще больше сократил свое отставание от "Тенрю", ведя редкий ответный беспокоящий огонь, который добавил еще одну пробоину в корпусе корвета. Слегка отвернув на юго-запад, так чтобы удерживать противника в прицеле хотя бы орудий среднего калибра командир "Тенрю" попытался отыграть хоть часть расстояния у минного крейсера, но тот, мгновенно отреагировав на маневр, довернул более круто вправо, угрожая зайти корвету в корму. Тут же пришлось парировать этот маневр своим. В результате путь в четыре мили занял более часа и стоил "Тенрю" уничтоженного 75 мм орудия, сваленной кормовой мачты, двух пожаров и двадцати трех человек раненными и убитыми, но корвет все же смог добраться до своего ранее пострадавшего товарища и уже там подставить противнику ощетинившийся орудиями борт.
Возможно, оба этих корабля так и не увидели бы восход следующего дня, но на "Полярном лисе" банально закончились снаряды к 120 мм орудиям, а ствол носового орудия, выпустившего все остававшиеся на борту снаряды, покрылся трещинами и грозил вскоре разорваться.
Ведшийся же с "Тенрю" огонь из размещенной на корме десантной пушки, успевшей выпустить полсотни снарядов, привел к одному, явно случайному, попаданию в нос, как раз в листы которыми заклепали порт носовой 47 мм пушки. Но располагавшийся там склад боеприпасов бакового орудия к этому моменту оказался девственно пуст, да и бронестенки стеллажей, где хранились унитары, спокойно выдержали попадание полудюжины осколков.
– Что-то мы сильно увлеклись, Виктор Христофорович. – усмехнулся Протопопов, рассматривая в бинокль удаляющиеся силуэты японских кораблей, – Сами же хотели сохранить снаряды на всякий случай, а теперь, случись что, мы даже от миноносца не отобьемся.
– Что есть, то есть, Николай Николаевич. – согласно кивнул Иениш и расплылся в улыбке, – Но постреляли то хорошо! Молодцы канониры! Заслужили сегодня награду! А то, что снаряды потратили... Да и черт с ними! На то они и снаряды, чтобы мы, военные моряки, их тратили!
– И что предполагаете делать теперь? Ведь такие снаряды здесь не достать, а ждать пароход из Санкт-Петербурга месяца три придется. Не меньше. Если там еще согласятся выслать нам боезапас, ведь мы здесь, по идее, все добровольцы и содержать нас государство не обязано. От китайцев же ждать чего-либо вообще не приходится. Раз уж они свой собственный флот держали на постоянном голодном пайке, отчего он до сих пор не может оклематься после боя, то ради нас китайские чинуши даже не почешутся.
– Все так, Николай Николаевич. – согласно кивнул Иениш. – А еще у нас трещины по стволу носового орудия пошли. Так что даже раздобудь мы снаряды, с одним орудием многого все равно не навоюем. К тому же, сколько еще выстрелов выдержит второе орудие, одному лишь Богу известно. Может сто, а может пять. Новые же стволы, нам точно не достать. Поэтому будем использовать то, что есть. У нас шесть полностью боеспособных короткоствольных 120-мм пушек Круппа, и две Армстронга сходных с нашими родными Канэ, но требующие хорошей чистки. Первые хороши тем, что имеются в немалых количествах, да и снарядов к ним более семи сотен. Но вот их боевые характеристики заметно уступают таковым английских орудий, да и со станинами непонятно что делать. Родные то круговой обстрел обеспечить никак не смогут, а на станки от Канэ они не встанут без серьезной переделки. И смогут ли китайцы помочь нам с подобной доработкой – тот еще вопрос. А вы как полагаете, Николай Николаевич, чем нам лучше заменить наш главный калибр?
– Как бы я ни хотел выбрать орудия Армстронга, здравый смысл говорит
– Что же, у меня примерно такие же мысли.
– А наши орудия оставим в Шанхае?
– Нет. Официально мы потеряли свой груз во время шторма, так что в воду их и отправим. Я имею в виду стволы. – тут же поспешил уточнить Иениш, увидев немалое удивление в глазах Протопопова. – Остальное, что не понадобится для установки орудий Круппа, скрутим и уберем в закрома. Я планирую оставить нам тот небольшой угольщик, что мы захватили пару дней назад, вот на него и сгрузим все лишнее.
Нагнав по пути к Шанхаю последний из захваченных пароходов, минный крейсер принял его в кильватер и с первыми лучами солнца 10 октября бросил якорь на внешнем рейде китайского порта под боком у пришедшей днем ранее тройки трофеев. За два дня пути немало потрудившийся экипаж рейдера не только отошел от проведенного боя и на скорую руку залатал полученные повреждения, но и используя подручные средства, отправил за борт оба ставших простым балластом ствола. Но прежде офицеры осмотрели, ощупали и обнюхали каждый квадратный дюйм потрудившихся орудий, после чего засели составлять отчеты, не забывая вставлять в них свои мысли на счет продления ресурса стволов.
Господин Ван был удивлен, господин Ван был поражен, господин Ван не знал, где взять причитающиеся русским деньги и куда девать более тысячи пленных японцев. Он уже даже успел пожалеть о своем сотрудничестве с русскими. Знай он, что за пару недель можно наловить подобный улов, то еще в начале войны приобрел бы судно и сам вышел в море, дабы нарушать снабжение вражеской армии. И, естественно, то, что при этом в его собственность могли отойти немалые материальные активы, являлось для истинного патриота Империи Цин, которым сам Ван, несомненно, являлся, второстепенным делом. Именно по этому поводу и занимался самобичеванием господин Ван, обследуя новые трофеи. И уж конечно он не стал бы делать столь глупую вещь как доставка тысячи военнопленных в китайский порт. Благо, океан большой, всех принял бы с распростертыми объятиями. Но эти русские не были его людьми, и хотя приносили немалую пользу, также доставляли неслабую головную боль. Ведь столь крупный успех как захват тысячи японских солдат, а он уж постарается доказать, что это именно солдаты – гордые воины страны восходящего солнца, а не черноногие носильщики, годные разве что на работу ишаков, не мог остаться незаметным от дворца. И потому деньгами от реализации трех приведенных транспортов придется делиться с еще большим количеством страждущих, так что и самому могло ничего не достаться.
К тому же русские партнеры настойчиво рекомендовали безотлагательно выплатить им причитающуюся долю и уводить трофеи из Шанхая в ближайшее время, поскольку подобной пощечины Японский Императорский Флот не мог оставить безнаказанной. А ведь ему почти удалось убедить русских в отсутствии серьезных сумм, сдав им в прошлый раз всю собранную из тайников и банков мелочь. Но сейчас, когда за спиной мирно беседующего с ним Иениша стояло с десяток рослых и крепких матросов с монструозными револьверами в кобурах, а собеседник как раз сетовал на нехватку средств для оплаты услуг этих самых матросов, сказать, что денег нет, почему-то не поворачивался язык. Хотя очень хотелось! Тем более что новый улов был оценен в сто двадцать шесть тысяч фунтов стерлингов, третью часть которых требовалось выплатить немедленно.
В конечном итоге сорок две пачки новеньких банкнот достоинством в 10 фунтов были с удовольствием приняты, проверены и посчитаны господином Ивановым под добродушную улыбку господина Вана сопровождавшуюся едва слышным зубным скрежетом. Все же отдавать деньги господин Ван не любил. Никому и никогда! Однако, свою жизнь он ценил куда выше презренного металла и потому делиться приходилось постоянно и со всеми, что вечно вгоняло его в депрессию. Слишком многие зажравшиеся чинуши желали откусить от его куска пирога, делая в ответ лишь одно – закрывая глаза на его существование. По сравнению с этими разжиревшими и обленившимися соотечественниками, русские получали его деньги хотя бы за работу. Пусть сравнительно непыльную, как показала практика, но работу!