Вымпел мертвых. Балтийские кондотьеры
Шрифт:
– Понятно. Ты вот что, братец, передай всем, кто остался внизу, чтобы выбирались на палубу и по способности спасались.
– Слушаюсь, ваше высокоблагородие! – проорал матрос и вместе со следующей волной скрылся в недрах «Русалки».
– Виктор Христианович, вам бы тоже не мешало подумать о возможности перехода в шлюпку. Все же ваше здоровье… – старший офицер хотел сказать что-то еще, но, наткнувшись на жесткий взгляд командира, осекся.
– Командир на корабле – первый после Бога и последний, кто имеет право покинуть его борт. Так что, Николай Николаевич, вы ступайте, а я еще немного задержусь на мостике моей «Русалки».
– Пожалуй, я тоже задержусь, – усмехнулся в ответ старший офицер и, проследив взглядом за тем,
– Слушаюсь, ваше высокоблагородие, – закивал матрос и только принялся отвязываться от поручня, как вновь накрывшая корабль волна переломила мачту. С хрустом та обрушилась прямо на мостик, придавив рулевого и отбив руку старшему офицеру, так что единственным не пострадавшим остался только сам Иениш.
Подставивший волне борт корабль раз за разом принялся получать ощутимые удары, раскачивающие его все больше и больше. В результате последние средства спасения были вынуждены отходить подальше от броненосца, чтобы не разбиться о его борт в щепки, подобно своей менее везучей товарке, оставляя на произвол судьбы остальной экипаж. При этом несколько выскочивших на палубу матросов, не видя иного шанса на спасение, принялись прыгать в воду, дабы вплавь добраться до кажущихся сейчас такими безопасными деревянных суденышек, но оказались отброшенными накатившей волной на борт корабля и мгновенно ушли под воду. Вот только даже тем счастливчикам, кому повезло найти место в спасательных средствах, оказалось не по силам бороться с разошедшейся стихией, несмотря на прилагаемые нечеловеческие усилия и трещащие от натуги весла. Очередная накатившая волна подхватила шестиметровый ял, как ничего не весящую щепку, и кинула его прямо в борт развернувшегося броненосца. Пройдя над скрывшимся под волной бортом «Русалки», шлюпка разлетелась вдребезги, столкнувшись с кормовой башней главного калибра. Возможно, кинь кто-нибудь взгляд на корму корабля в этот момент, его вывернуло бы наизнанку от жуткого зрелища тела матроса, насаженного на ствол, закрепленный на башне главного калибра, орудия противоминной артиллерии. Но пара пришедших следом четырехметровых волн мигом смыли малейшие упоминания о произошедшей трагедии, выскоблив корпус броненосной лодки до зеркального блеска.
Катер же, имея вдвое больше весел и изрядно мотивированных жутким зрелищем матросов, налегавших на них, увлеченный той же волной, смог проскочить в считанных сантиметрах перед носом броненосца, и теперь три десятка находившихся в нем человек, истово молясь, изо всех сил старались удержать катер по волне. Оставшиеся же на «Русалке» без малого сотня душ после отхода последней возможности на спасение оказались предоставлены самим себе.
Понимая, что раненый старший офицер, который с большим трудом смог отвязаться от поручня, не в состоянии в одиночку вытащить из-под обломков мачты потерявшего сознание рулевого, командир все же оставил свое место на мостике и помог Протопопову вызволить матроса и стащить с заливаемого волнами открытого мостика вниз, где им удалось укрыться от сшибающих с ног волн за носовой башней главного калибра. Там уже прижимались к холодной броне еще двое матросов из артиллеристов, с надеждой в глазах неотрывно следящих за двуцветным катером, который, преодолевая штормовые волны, сантиметр за сантиметром приближался к борту агонизирующего корабля.
Несмотря на то что повернувшийся бортом к волне броненосец, работая этаким волноломом, несколько смягчал удары стихии, приходившиеся на прикрывшийся его корпусом катер, подводить «Шмеля» для съема с тонущего корабля людей Иван попросту не мог себя заставить – слишком сильно его впечатлило зрелище разлетающейся в щепки шлюпки. Но и оставлять людей на погибель не позволяла совесть. Потому, коря себя на все лады одновременно за нерешительность и безрассудство, он подвел катер на полтора десятка метров к кораблю и, встав к тому носом, принялся потихоньку сокращать расстояние, то и дело давая задний ход, поскольку волны и так сносили обреченный корабль в его сторону. Тут главным было не упустить момент и не позволить бывшему попутчику оказаться слишком близко к внезапно начавшей казаться столь хрупкой скорлупке корпуса «Шмеля», дабы не отправиться в морскую пучину вместе с ним из-за пробитого или раздавленного борта.
Убедившись, что ему удалось нащупать безопасную дистанцию и подобрать постоянную скорость заднего хода, Иван прокричал в жилой отсек, где ютились ранее вытащенные из воды матросы, открывать люки по обоим бортам и выбрасывать в сторону носа канаты. Все же из-за конструктивных особенностей его катера прямо по курсу хоть что-либо видеть мог только он, да и то благодаря работающему на максимальной скорости дворнику, установленному вместе с новым лобовым стеклом взамен крошечного иллюминатора.
Впрочем, один спасательный круг на борту его катера уже имелся, как и один же спасательный жилет, потому в сторону броненосца вскоре полетели не голые тонкие канаты, за которые мгновенно деревенеющими в воде пальцами было практически невозможно зацепиться, а обладающие положительной плавучестью и знакомые любому моряку средства спасения, к тому же хорошо заметные на воде благодаря ярко-красному цвету.
Сказать, что столь толстый намек был мгновенно понят оставшимися на броненосце, значило не сказать ничего. Оба составлявших компанию офицерам матроса мгновенно, не раздумывая, прыгнули с короткого разбега за борт и, активно работая конечностями, погребли в сторону начавших тут же удаляться спасательных средств. И на сей раз стихия смилостивилась над людьми, позволив обоим вполне успешно добраться до катера и быть втащенными на его борт.
Казалось, что все остававшиеся на борту «Русалки» только и ждали именно этого момента. Хлынувший на верхнюю палубу людской поток мгновенно наводнил относительно безопасные места за башней главного калибра и надстройкой, так что вскоре там было уже не протолкнуться. Особенно сильно на фоне остальных выделялись кочегары и машинная команда. Черные от угольной копоти, с красными от раздражения глазами и пышущим от тела жаром, мгновенно испарявшим вокруг них всю висящую в воздухе водяную взвесь, они походили на жителей преисподней, что явились на грешную землю за душами проклятых. Вот только здесь и сейчас у набившихся на верхней палубе людей имелось куда как больше дел, чем бояться каких-то бесов. В данный момент они испытывали настоящий животный трепет перед разбушевавшейся стихией и не желали отвлекаться на что-либо иное.
Стоило вновь мелькнуть в воздухе двум размытым красным объектам, брошенным со стороны катера, как в воду разом сигануло не менее десятка человек, наперегонки устремившихся к той единственной соломинке, что могла помочь им удержаться на этом свете. Правда, уцепиться за спасательный круг и жилет сумели не больше полудюжины. У кого-то свело судорогой конечности, кто-то оказался погребен очередной накатившей волной и более не выплыл на поверхность, а кого-то разошедшееся море пронесло мимо последнего шанса на спасение и увлекло в свои суровые неведомые дали.
Индифферентное наблюдение за происходящим уже смирившегося со своей судьбой Иениша было прервано рухнувшим буквально ему на ноги лейтенантом Бурхановским. Встряхнув головой и скинув заволакивающую разум пеленой безразличия наваждение, капитан 2-го ранга воззрился на офицера, которого совсем недавно посылал на верную погибель.
– Все покинули внутренние отсеки корабля? – проорал Иениш, обращаясь к явно ошалевшему лейтенанту. А о том, что лейтенант находится явно не в себе, можно было судить не только по безумно вытаращенным глазам, но и по вцепившейся в рукав кителя командира руке, что в иной другой обстановке являлось бы чем-то невообразимым.