Выпашь
Шрифт:
— Ваши.
Значительная кучка денег передвинулась к нему.
"Как это просто", — подумал он. То не было ничего, вставать хотел, а вот опять более пятисот". Он взял новую карту.
Оса на задних лапках склонилась над ним. Петрик чувствовал легкий аромат духов, шедший от ее платья. Кружилась от него голова.
Он опять выиграл. Это она принесла ему счастье.
У него разменяли деньги и его «архиерей» вернулся к нему. Карты все шли. Деньги валили. Сзади Петрика уже
Распечатали свежую колоду, и пока тасовали, Петрик отсчитал свои первоначальные девятнадцать сотен — Настенькино приданое и уложил в бумажник. Порядочная сумма денег осталась лежать перед ним. Вероятно — несколько тысяч.
— На выигрыш, значит? — хриплым голосом спросил Барышев.
Петрик не ответил. Он с трудом удерживал торжествующую улыбку. Счастье валило к нему.
Ему послышалось, что кто-то сказал, или это было подсознательное ощущение, но он понял, что Замятин уже играл не на свои, а на казенные деньги.
"Так ему и надо" — подумал Петрик.
Должно быть, было поздно. Где-то по-утреннему лаяла отрывисто и грубо собака. "Бедная Аля" — думал Петрик, "ей должно быть отчаянно скучно. Ну, что же: — tu l'аs vоulu, Gеоrgеs Dаndin…
Первый и последний раз"… Он чувствовал, что теперь уже скоро конец. Он выиграл и выиграл основательно. Он видел, как старый инженер записывал на сукне свой и, по просьбе Барышева, его проигрыши. И Петрик обдумывал, как ему поступить дальше.
То, что он хотел сделать, казалось ему резким и оскорбительным, и он решил еще раз попробовать судьбу.
— Сколько в банк? — спросил он.
Его голос был поразительно спокоен. Он внутренне любовался собою. "Да ведь я офицер", — подумал он про себя, и добавил — "и какой молодчик — ротмистр Заамурец Ранцев!.." Он весь подобрался.
— Подсчитать надо, — прохрипел Барышев.
— Подсчитайте.
Замятин и Канторович быстро разбили кучу по пачкам.
— Двадцать две тысячи, — сказал, вздыхая, Канторович.
Теперь уже все знали, что тут были и казенные деньги. Лицо Замятина было очень бледно. От ухаря купчика-голубчика ничего не осталось. Был просто попавшийся мазурик.
— Играю ва-банк, — сказал отчетливо Петрик.
На соседних столах прекратили игру. Генерал Заборов встал и, хромая на отсиженную ногу, двинулся к их столу, но его на пути перехватил адьютант Ананьев и увел в соседнюю комнату.
Замятин метал банк. Руки его сильно дрожали.
Петрик поднял карту. Девятка!
В полной тишине как-то деревянно прозвучал голос Замятина:
— Банк ваш.
Инженер с Владимиром на шее встал. Канторович услужливо подвинул пачки ассигнаций и золотые столбики Петрику. Петрик впервые ощутил власть и силу денег, но она не опьянила его.
— Я кончаю игру, — сказал Петрик и встал.
— Как вам угодно-с, — холодно сказал Замятин.
Петрик не дрогнувшей рукою отодвинул на середину стола все деньги, причитавшиеся ему, и сказал: — Господа, разберите ваши деньги.
— То есть… как это?… Я не разслышал… — заикаясь, сказал Замятин. Лицо его стало совершенно белым. — Что вы хотите этим сказать?… Я вас не по-ни-ммаю!
— Это ваши деньги, — снисходительно, покровительственно сказал старый инженер.
— Вы их выиграли.
— Я имею… и признаю только деньги, или заработанные или заслуженные… от Государя… Это не работа и не служба… Это игра… — и, чуть криво и бледно улыбаясь, договорил Петрик, стараясь улыбкой и шуткой смягчить то, что он сказал: — поиграли… и за щеку.
— Но… позвольте, — дрожащим голосом сказал Замятин. — Но вы то… понимаете, что говорите? — Румянец возвращался к нему. Петрик сделал шаг от стола. Только теперь он вполне ощутил, как было душно в комнате. В опаловом табачном дыму красными языками горели свчи. Черная копоть лентами вилась к потолку.
— Я?!.. вполне… Разбирайте свои деньги… И кончено. Я же их все равно ни за что не возьму.
Старый инженер пожал плечами.
— Постойте, ротмистр, — сказал он спокойно. — Я вижу, вы новичок… Вы думаете… Мы же не на орехи играли… Эт-то оч-чень серьезно… Такие шутки недопустимы… Это ребячество.
— Я вовсе и не шучу.
— Хор-шо-с! Ну, а допустим, если бы вы проиграли?
— Я и проигрывал… Заплатил бы проигрыш и ушел.
— А, если бы мы, как вы, вашего проигрыша не взяли.
— Это уже ваше дело.
— Господа, — взвизгнул, становясь из белого внезапно красным, Замятин, — это оскорбление… Это чорт знает, что такое!
Спокойствие и уверенность Петрика сбивали с толка его партнеров.
— Я, господа, не имел и не имею никакого намерения кого бы то ни было оскорблять, — сказал Петрик. — Мне ваши деньги просто не нужны… Если угодно знать — я свои взял. Теперь прошу вас разобрать и ваши..
— Я этого так не оставлю, — пробормотал Замятин. — Никто мне морали писать не может.
Петрик отходил от стола.
— Если господин офицер пошутил, так это же его дело, — сказал Барышев и стал, как бы машинально, ни о чем не думая, отсчитывать от кучи свой проигрыш.
Канторович последовал его примеру.
— Такие шутки… мораль… недопустимы, — весь красный, брызжа слюнами говорил Замятин. — Ведь это, господа, дон-кихотство какое-то! — Погодите, господа…
Не берите так…
Петрик выходил из комнаты в залу. Слышал он, или не слышал эти слова — он не обернулся.