Высокая цитадель
Шрифт:
Он остановился и подождал Родэ.
— Как нога?
Родэ оскалил зубы, пытаясь улыбнуться.
— Боль вроде бы прекратилась. Нога занемела и одеревенела.
— Потерпите, — сказал Форестер. Он потрогал рукой замерзшую щеку. — Я опять пойду впереди, а вы руководите мной с помощью веревки: один раз дерните — идти влево, два раза — вправо.
Родэ молча согласился, и они опять пошли. Пробивать путь по целине было гораздо труднее, тем более без ледоруба, которым можно было бы прощупывать дорогу. Хорошо, что тут не было трещин, но если им придется идти по леднику, риск будет огромным.
Время от времени по сигналу Родэ сворачивал вправо, но путь преграждали глубокие снежные заносы, и приходилось возвращаться. Так и не найдя хорошей дороги к перевалу, они подошли к вздыбленной колоннаде ледника.
Форестер опустился на колени и почувствовал, как по его щекам поползли слезы отчаяния.
— Что же теперь с нами будет? — прошептал он, не ожидая ответа на свой вопрос.
Родэ тяжело опустился рядом с ним, выставив вперед свою больную ногу.
— Мы сойдем на ледник и найдем там какое-нибудь укрытие. Там не так ветрено, — сказал он и, посмотрев на свои часы, поднес их к уху. — Два часа. Четыре часа до наступления темноты. Времени терять больше нельзя, но все же мы должны чего-нибудь выпить горячего, хоть просто воды.
— Два часа! — повторил Форестер с горечью. — У меня такое ощущение, что я хожу вокруг этой скалы сто лет и пересчитал уже все снежинки в округе.
Они вошли в ледяной лабиринт, и Форестера охватил страх перед возможным падением в трещину. Дважды он проваливался в снег по грудь, и Родэ с трудом вытаскивал его оттуда. Наконец, они нашли то, что искали, — щель в ледяной глыбе, куда не задувал ветер. Опустившись на снег, они с облегчением почувствовали, что были вне досягаемости его жгучих порывов.
Родэ наладил керогаз, зажег его и растопил немного снега. Как и в первый раз, мясной жирный вкус бульона показался им тошнотворным, и они ограничились подогретой водой. Форестер почувствовал, что от его живота по всему телу распространяется тепло и, как ни странно, был доволен.
— Сколько отсюда до верха? — спросил он.
— Может быть, футов семьсот, — ответил Родэ.
— Значит, мы потеряли футов двести. — Форестер зевнул. — Господи, как хорошо не испытывать злющего ветра. Мне теперь гораздо теплее, процентов на сто. Это значит, что я приблизился к точке замерзания, — неудачно пошутил он.
Плотнее запахнув куртку, он сквозь полузакрытые веки смотрел на Родэ. Тот не отводил блестящих от усталости глаз от керогаза. Так они лежали в своем ледяном укрытии, вокруг которого бушевал ветер и крутились снежные вихри, изредка тонкими снежными струйками вползая в их райский уголок.
IV
Родэ спал. Ему снился странный сон, будто он на громадной кровати с блаженством погружается в мягкую пуховую перину, а та постепенно обволакивает его уставшее тело. Кровать вместе с ним медленно падала в какую-то глубокую пропасть — вниз, вниз и вниз, и он вдруг с ужасом осознал, что его блаженство — блаженство
Он стал отчаянно барахтаться, пытаясь встать, но постель крепко держала его в своих объятиях, и он отчетливо слышал какие-то негромкие высокие голоса, которые упоенно смеялись над ним. В его руке оказался длинный острый нож, и он стал вонзать его в постель раз за разом, взрезая материю и выпуская в воздух фонтаны пуха. Нежные легкие пушинки метелью кружились вокруг.
Он содрогнулся, закричал и открыл глаза. Вместо крика вышел хриплый стон, а вместо пушинок в воздухе перед ним плясали снежинки. Рядом простиралась ледяная пустыня. Он закоченел от холода, все части тела застыли, и он понял, что если будет спать, то уже никогда не проснется.
Что-то было странное во всей картине, открывшейся сейчас его взору, и он никак не мог понять, что именно. Он напряг мозг, и вдруг его озарило: не было ветра. Он с трудом встал и посмотрел на небо. Туман быстро рассеивался, и сквозь образовавшиеся промоины начинало виднеться голубое небо.
Родэ повернулся к Форестеру, который лежал неподалеку прижавшись щекой ко льду. Возможно, он был мертв. Наклонившись над ним, Родэ потряс его за плечо — голова безжизненно замоталась.
— Проснитесь, — прохрипел он. — Ну же, проснитесь!
Он опять встряхнул Форестера, затем взял его кисть, чтобы пощупать пульс. Под синей холодной кожей слабо билась тоненькая жилка, и он понял, что Форестер еще жив — едва жив.
За то время пока он спал, керогаз заглох. В бутылке оставалось еще немного керосина. Он, нервничая, заправил спасительный очаг тепла, согрел воды и вылил ее на голову Форестера в надежде, что тепло выведет его мозг из оцепенения. Через некоторое время тот и в самом деле зашевелился и забормотал что-то нечленораздельное. Родэ ударил его по щеке.
— Просыпайтесь, — сказал он. — Сейчас нельзя сдаваться.
Он попытался поставить Форестера на ноги, но тот не устоял. Снова вздернув его вверх, прижал тело к себе, не давая ему упасть.
— Не спать, не спать, — приговаривал он, — надо идти. — Отыскав в кармане последний оставшийся кусочек коки, он насильно всунул его в рот Форестеру. — Жуйте и идите.
Постепенно Форестер пришел в себя — не полностью, но достаточно для того, чтобы механически передвигать ноги. Родэ провел его несколько раз туда-сюда по ледяной площадке, чтобы он немного размялся и согрелся. И все время говорил — не для того чтобы сообщить что-то Форестеру, а чтобы тишина, охватившая горы после того, как ветер утих, не была такой мертвящей.
— Через два часа будет темно, — сказал он. — Мы должны дойти до перевала задолго до этого. Постойте спокойно, я закреплю веревку.
Форестер послушно встал, покачиваясь из стороны в сторону, пока Родэ возился с узлом.
— Можете идти за мной? Можете? — спросил Родэ.
Форестер медленно кивнул, глаза его были наполовину закрыты.
— Хорошо. Тогда идем.
Родэ вновь был впереди. Они вышли из своего укрытия и двинулись вверх по склону горы. Видимость теперь была хорошая, и перевал лежал вверху прямо перед ними — до него было как будто всего несколько шагов.