Высокая вода
Шрифт:
– Обратите внимание, – сказал он, постепенно поворачивая чашу, – на эти круги. Удивительно, не правда ли, но создается впечатление, что они сделаны с помощью гончарного круга. И какой узор. Меня всегда интересовало, как древние люди использовали геометрические фигуры, как будто они прозревали будущее и знали, что мы к этому вернемся. – Он с неохотой оторвался от чаши и посмотрел на Бретт. – Как я уже сказал, это самый прекрасный экспонат в моей коллекции. Может быть, не самый дорогой, но для меня самый. – Он усмехнулся себе под нос, надеясь, что коллега оценит его шутку. –
Она хотела закрыть глаза и уши и не слушать этот бред. Но помнила, что произошло в прошлый раз, когда она пыталась его игнорировать, поэтому что-то вопросительно буркнула, не рискуя говорить, поскольку это было очень больно.
– Коллекционер из Флоренции. Человек старый и весьма упрямый. Я встретил его в связи с какими-то общими делами, и когда он узнал, что я интересуюсь китайской керамикой, то пригласил меня к себе взглянуть на его коллекцию. И когда я увидел эту вещь, я просто влюбился в нее и понял, что не буду счастлив, пока не заполучу ее.
Он приподнял чашу повыше и снова повернул ее, рассматривая узор из тонких черных линий, перебегавший через край, внутрь вазы.
– Я спросил, не продаст ли он мне ее, но он отказался, сказав, что деньги его не интересуют. Я предложил больше, такую сумму, которая намного превышала стоимость чаши, а потом еще вдвое больше, когда он опять отказался. – Человек оторвался от чаши и посмотрел на Бретт, стараясь передать взглядом свое возмущение. Потом покачал головой и снова сосредоточился на чаше. – Он все равно отказался. Так что у меня не было выбора. Он просто не оставил мне выбора. Я сделал ему более чем щедрое предложение, но он его не принял. Так что мне пришлось применить другие методы.
Он посмотрел на нее, явно желая услышать вопрос, на что же его «толкнули». Как только в голове Бретт всплыл этот глагол, она внезапно поняла, что это все – не сценарий, который он составил, чтобы оправдать свои действия, не спектакль, который он придумал, чтобы переманить ее на свою сторону. Он в это верил. Он хотел что-то, ему не давали, значит, его толкали на то, чтобы взять это. Вот так просто. И в тот же момент она поняла, что она для него: препятствие, мешающее ему свободно владеть керамикой, которую он с таким трудом и за такие деньги добыл на выставке во Дворце дожей. И тогда она поняла, что он собирается ее убить, вычеркнуть ее из жизни так же беспечно, как он ударил ее, когда она отказалась отвечать на его вопрос. Она непроизвольно застонала, но он принял это за вопрос и продолжил.
– Я хотел обставить все как обычное ограбление, но если бы чаша исчезла, он бы понял, что я в этом участвовал. Я подумал было забрать чашу, а потом сжечь его виллу, – он остановился и вздохнул, вспоминая, – но я просто не смог. У него там было столько прекрасных вещей. Я не мог допустить, чтобы они погибли. – Он опустил чашу и показал Бретт внутреннюю поверхность. – Только посмотрите на эти точки и на то, как линии закручиваются вокруг них, подчеркивая рисунок. Откуда они знали, как это сделать? – Он выпрямился и пробормотал: – Просто волшебство. Волшебство.
Все это время молодой с бесстрастным лицом стоял рядом с хозяином и молчал, внимая каждому его слову, следуя взглядом за каждым жестом.
Старший снова вздохнул и продолжил:
– Я дал указание провернуть это, когда он будет один. Я не считал возможным наказывать семью. Однажды ночью он ехал из Сьены, и… – он замолчал, стараясь выбрать наиболее точную формулировку, – и произошел несчастный случай. Очень неудачно. Не справился с управлением на автостраде. Машина воспламенилась и сгорела на обочине. За рыданиями да похоронами чаши хватились нескоро.
Его голос стал мягче, когда он настроился на философский лад.
– Интересно, не из-за того ли я так люблю эту чашу, что она досталась мне такой ценой? – и продолжил обычным тоном: – Вы не представляете, как я рад возможности наконец показать ее человеку, который в состоянии оценить ее по достоинству. – Глянув на молодого, он добавил: – Все здесь стараются понять и разделить мое увлечение, но никто из них не посвятил многих лет изучению этих вещей, как я. И как вы, Professoressa.
Он улыбнулся теплейшей улыбкой.
– Не хотите ли подержать ее, Dottoressa? Никто, кроме меня, не прикасался к ней с тех пор, как… ну, с тех пор, как я ее приобрел. Но я уверен, вам она понравится и на ощупь, это совершенство изгиба дна. Вы будете в востоге от того, какая она легкая. Я всегда сожалею, что не располагаю особой лабораторией. Я бы хотел проверить состав под спектроскопом, посмотреть, из чего она; может быть, стало бы ясно, почему она такая легкая. Может быть, вы выскажете свои предположения?
Человек снова улыбнулся и протянул ей чашу. Бретт заставила свое окоченевшее тело отлепиться от стены и протянула руки, чтобы взять у него драгоценный предмет. Она осторожно взяла ее в ладони и заглянула внутрь. Черные линии, проведенные умелой рукой мастера, умершего больше пяти тысячелетий назад, свободно вились по дну, окружая два белых пятна с маленькими черными точками в центре, превращавшими их в бычьи глаза. Чаша разве что не трепетала от переполнявшей ее жизни, от смеха своего создателя. Бретт увидела разные расстояния между линиями, являвшиеся доказательством несовершенной, человеческой природы их творца. Сквозь непроизвольные слезы она смотрела на красоту явленного ей мира. Она плакала потому, что не хотела умирать, и потому, что стоявший перед ней мерзавец был властен владеть столь совершенной красотой.
– Это изумительно, не правда ли? – спросил он.
Бретт подняла голову и посмотрела в его глаза.
Он потушит ее жизнь так же легко, как выплюнет косточку от вишни. Он так и сделает и будет жить дальше с этой красотой, счастливо обладая ею, своей величайшей радостью. Она слегка отступила назад, воздела руки в священном жесте, поднимая чашу на уровень своего лица. Потом, очень медленно, с нарочитой неспешностью, она развела руки в стороны и позволила чаше упасть на мраморный пол, где та разбилась, забрызгав черепками ее ноги.