Высокие ставки. Рефлекс змеи. Банкир
Шрифт:
— Они делают все, что могут.
— Да, я знаю. Но... Я хожу повсюду и чувствую, что это место больше мне не принадлежит. Что оно не мое. В душе я уже знаю, что потерял его. Не огорчайтесь, Тим. Когда это случится, я буду готов.
Я положил трубку, не зная, хорошо ли такое смирение, раз он не раскисает под ударами судьбы, или плохо, раз он сдается так скоро. Большая часть его трудностей лежала еще впереди, они примут облик заводчиков, которые потребуют возвращения взносов за жеребца, и ему нужна будет твердость, чтобы признаться, что в большинстве случаев он не может
Слухи о позоре Сэнд-Кастла до сей поры были лишь невнятным перешептыванием по углам, но я мог заранее предсказать, что первый вопль, вспоровший тишину, прозвучит со страниц «Что Происходит Там, Где Не Должно Происходить». Банковские шесть экземпляров в тот день, когда Алек их принес, еще перед обедом были зачитаны до дыр; в глазах, что поднимались от страниц, читалось все, что угодно, от ярости до кривой усмешки. Три коротких абзаца, озаглавленных «Дом на песке», гласили:
"Не стройте ваш дом на песке. Не делайте ставок на Сэнд-Кастла. Пять миллионов фунтов, одолженных неким престижным торговым банком на покупку жеребца, ныне, похоже, смыло волной. Ко всеобщей досаде, капиталовложения принесли негодную прибыль, дали, говоря попросту, изуродованных жеребят.
Сейчас ломают голову, сможет ли банк свести потери к минимуму, поскольку в настоящий момент жеребца можно рассматривать как полтонны чрезвычайно дорогостоящего собачьего корма".
— Дело сделано, — сказал Гордон, и я кивнул; Ежедневные газеты, всегда почитавшие «Что Происходит...» первоисточником новостей, появились на следующий день со спортивными колонками, в которых подошли к делу более осторожно, спрашивая: «Порченое ли семя у Сэнд-Кастла?» — и пользуясь выражениями типа: «до нас дошли слухи» и «нас надежно информировали». Поскольку наш доморощенный источник не упомянул названия банка, не сделали этого и газеты, и для них, конечно, сам банк мало значил по сравнению со значением новостей.
Оливер, как говорилось в этих статьях, будучи многократно спрошен, сколько именно в точности жеребят Сэнд-Кастла родились уродливыми, ответил, что не знает. Он слышал о некоторых, да, конечно. От комментариев он отказался.
Еще днем позже газеты принялись печатать телефонные сообщения с конных заводов, где расплодилось рассеянное семя Сэнд-Кастла, и вести счет бедствиям. Оливер, как сообщалось, теперь был вынужден сказать, что конь находится в Исследовательском центре в Ньюмаркете и делается все возможное.
— Беда, — хмуро сказал Генри за обедом, и даже несогласный директор воздержался от оскорблений, разве что повторил четыре раза, что мы стали посмешищем всего Сити и это целиком на моей совести.
— Выяснили, кто убил дочь Нолеса? — спросил Вэл Фишер.
— Нет. — Я покачал головой. — Он говорит, что полиция больше не приходила в дом.
Вэл опечалился.
— Такое горе для него, вдобавок ко всему.
Прозвучал сочувственный шепот, и не думаю, что я помог бы делу, если бы передал им, что полиция думает о конюхах Оливера.
— Этот тип Вайфолд, — услышал я от Оливера во время одного из наших почти ежедневных телефонных разговоров, — он чуть не открыто сказал мне, что я сам напрашивался на неприятности, удерживая юную девушку в таком месте, где полно парней. Более того, многие из них той ночью были навеселе, а так как в деревне три паба, то они даже пили не вместе и не имеют понятия, кто где был. По одной из версий Вайфолда, кто-то из них накинулся на нее, а Дэйв и Сэмми его спугнули. Одно и двух: или это был Найджел, или кто-то чужой подошел с дороги. Вайфолд груб, как наждак, но меня это уже не заботит.
Он ни во что не ставит мою дисциплину. Говорит, я не должен позволять моим работникам пить — как будто их удержать можно. Они люди вольные. Это их дело, а не мое, на что они тратят деньги и время в воскресенье вечером.
Единственное, я могу принять меры, если они не вернутся в понедельник утром. А Найджел еще пальцем не мог шевельнуть! — Тут он поперхнулся ело вами. — С какой стати Найджелу ожидать, что ребята останутся трезвые, если сам в стельку? И говорит, ничего не помнит, что случилось той ночью, когда Джинни погибла. Вообще ничего. Полное алкогольное затмение. С тех пор он стал очень послушным.
Я сознавал, что директорам ничуть не больше, чем детективу Вайфолду, придется по душе всеобщая невоздержанность. Видимо, Найджел потакал работникам оттого, что сам был подвержен той же слабости и помнил об этом. Полиция не нашла орудия убийства, сказал Оливер на следующий день. Вайфолд уведомил его, что никаким способом нельзя определить, чем был нанесен удар, проломивший основание ее черепа. Ее волосы над проломом не содержали никаких необычных частиц. Судмедэксперт придерживался мнения, что удар был один, очень сильный. Она мгновенно потеряла сознание. Вряд ли даже почувствовала. Кажущееся временное полуосознанное состояние было иллюзией: часть ее мозга функционировала, она не понимала ничего.
— Наверное, это благо, — сказал Оливер. — С некоторыми девушками случалось такое... Как только вынесли их родители.
Еще он сказал, что его жена вернулась в Канаду. Смерть Джинни не сблизила ее мать и отца, скорее, завершила полный разрыв.
— Собачий шампунь? — переспросил Оливер. — Вайфолд говорит, что это именно он и есть, они проверили. Он спрашивал Найджела и всех остальных, чья это штука, этим ли мыли Сквибса, но никто ее не признал. Вайфолд считает, что Джинни могла найти ее на дорожке и подобрать, или получила ее от человека, с которым разговаривала через ворота и который дал ей шампунь для Сквибса, как повод войти, а затем убил ее.
— Нет, — сказал я.
— Почему нет?
— Он бы забрал шампунь, убегая.
— Вайфолд говорит, он мог не найти: во-первых, было темно, во-вторых, Джинни спрятала его зачем бы то ни было под юбку и два свитера, в-третьих, в этот момент появились Дэйв и Сэмми.
— Ну, может быть, — сказал я с сомнением.
— Вайфолд говорит, что это особенный шампунь, он вообще не продается в Англии, только в Америке, и абсолютно невозможно проследить, как он оказался здесь. Там нет никаких отпечатков, которые могли бы помочь: все стерты, кроме моих и ваших.