Высокие ставки
Шрифт:
— Можно делать и более сложные шифры, пропуская каждую запись через машину несколько раз. Или меняя шифр через каждые несколько букв. А чтобы его расшифровать, надо только знать номер шифра.
— А как расшифровывать?
— Передвигаешь вот этот рычажок и впечатываешь зашифрованную фразу. И она напечатается в расшифрованном виде, только, разумеется, снова в группах по пять букв. Попробуй.
Теперь Элли сама смутилась. Смяла ленту, рассмеялась.
— Да нет, я тебе и так верю!
— Хочешь такую? — робко спросил
— Конечно!
— Красную или синюю?
— Красную.
В другом шкафу у меня хранились авторские экземпляры машинок, упакованные в коробки, как в магазине. Я открыл одну из картонок, убедился, что машинка действительно красная, снова закрыл и протянул ее Элли.
— Если будешь писать мне поздравление с Рождеством, — сказала Элли, — пусть оно будет зашифровано шифром номер четыре.
Обедать мы снова поехали в ресторан — я не умею готовить ничего сложнее яичницы с беконом, а Элли все-таки в отпуске, и вовсе незачем заставлять ее возиться у плиты.
В том, чтобы пригласить девушку в ресторан, не было ничего особенного. И в самой Элли тоже не было ничего особенного. Мне нравилась ее простота и естественность. С ней было легко общаться. Она не воспринимала мое молчание как личное оскорбление, не жеманничала, не требовала слишком многого, не кокетничала и не возбуждала особого влечения. Не слишком интеллектуальная, но умненькая.
Но это, конечно, не все. Была между нами какая-то искорка, которая притягивает одного человека к другому. Элли, похоже, это тоже чувствовала.
Я отвез ее в Хэмпстед и остановил машину перед домом ее сестры.
— А завтра? — спросил я. Она не ответила напрямик.
— Я уезжаю домой в четверг.
— Я помню. Во сколько у тебя самолет?
— Вечером. В полседьмого.
— Можно, я отвезу тебя в аэропорт?
— Я, может быть, с сестрой буду...
— Да бога ради!
— Ну ладно.
Мы немного посидели молча.
— Завтра... — сказала она наконец. — Ну, может быть... если хочешь...
— Хочу.
Она коротко кивнула, отворила дверцу машины, оглянулась через плечо.
— Спасибо за чудный день.
Я не успел помочь ей выйти — она уже была на тротуаре. Она улыбнулась мне. Насколько я мог судить, она действительно была довольна.
— Спокойной ночи, — она протянула мне руку. Я пожал ей руку и в то же время наклонился и поцеловал ее в щеку. Мы посмотрели друг другу в глаза. Ее рука все еще была в моей. Я просто не мог упустить такого случая. Я снова поцеловал ее — на этот раз в губы.
Она ответила мне, как я и ожидал: дружелюбно и сдержанно. Я поцеловал ее еще дважды, так же, как и в первый раз.
— Спокойной ночи, — повторила она, улыбаясь. Я смотрел ей вслед. Элли махнула рукой и скрылась за дверью. Я сел в машину и поехал домой, жалея, что она не со мной. Вернувшись домой, я зашел в мастерскую и достал
— Приятно, черт возьми! «Игрушечник такой же классный, как его игрушки». Я сунул полоску бумаги в свой бумажник и поднялся наверх, чувствуя себя полным идиотом.
Глава 5
В среду утром Чарли Кентерфильд позвонил мне в половине восьмого. Я сонно протянул руку и нащупал трубку.
— Алло?
— Где тебя черти носили? — спросил Чарли, непринужденно перейдя на «ты». — Я тебе с воскресенья звоню.
— Меня не было.
— Это-то понятно! — он на самом деле не сердился, наоборот, развлекался. — Послушай... Не мог бы ты мне уделить сегодня некоторое время?
— Сколько угодно.
Моя щедрость была вызвана тем печальным фактом, что Элли сочла нужным провести свой, считай, последний день в Англии с сестрой. Сестра уже купила билеты и строила планы. Я догадывался, что, ради того чтобы провести со мной понедельник и вторник, Элли отменила несколько походов в разные культурные учреждения, так что я не имел права ворчать. Вторник мы провели даже лучше, чем понедельник, если не считать того, что завершился он так же.
— Утром, — сказал Чарли. — В полдесятого, идет?
— Ладно. Забегай.
— Я собираюсь привести с собой одного приятеля.
— Хорошо. Как добираться, знаешь?
— Таксист найдет, — сказал Чарли и повесил трубку. Приятель Чарли оказался крупным мужчиной, примерно его ровесником, с плечами грузчика и с такой же манерой выражаться.
— Берт Хаггернек, — сказал Чарли, представляя мне гостя.
Берт Хаггернек пожал мне руку своей лапищей. Мои косточки хрустнули.
— Друзья Чарли — мои друзья, — буркнул он без особой теплоты.
— Идемте наверх, — сказал я. — Вам кофе? Или завтрак?
— Кофе, — сказал Чарли. Берт Хаггернек сказал, что не возражает, но наложил себе тарелку бекона с консервированными бобами, залив все это кетчупом. Он сам отыскал все это среди моих скудных припасов и с аппетитом принялся уплетать.
— Недурная жратва, — заметил он, — для такого...
— Чего — такого? — поинтересовался я. Он глянул на меня поверх тарелки и махнул рукой, указывая на обстановку квартиры и, видимо, окружающие дома.
— Для такого буржуя, как ты. Он произнес «буржуя». Видимо, с его точки зрения, это было самое страшное оскорбление.
— Расслабься, — дружески сказал Чарли. — Его происхождение не менее безупречно, чем твое или мое.
— Хм-... — отозвался Берт Хаггернек с недоверием. Что, однако, не помешало ему взять еще кусок хлеба. — Джем есть?
— Увы, нет.
Он обошелся половиной банки мармелада.
— Какое там происхождение? — с подозрением спросил он у Чарли. — Буржуй все снобы.