Высота
Шрифт:
— Но ведь на этом пустыре география не кончается? — сказал наконец Дымов.
— Конечно, можно еще поискать, — уныло согласился Плонский, перекладывая портфель из руки в руку. — Но лучше площадку вряд ли найдем.
— У меня есть предложение, товарищи, — сказал Терновой. — Поехали обратно на левый берег.
— На левый? — удивился архитектор города.
— Да, на левый. Обратно в Азию. Покажите-ка свой генеральный проект. Так и есть! Ведь проект разрешает строить и здесь, и здесь, и здесь? — Терновой трижды ткнул пальцем в план. — А если взять Кандыбину балку?
—
— Может, товарищи, посмотрим в натуре? — воодушевился Дымов.
— Пожалуйста! — сказал Плонский обиженно.
Машины двинулись обратно.
Дымов отправил Медовца вперед, чтобы тот не глотал пыль, высовываясь из открытой машины поверх ветрового стекла.
По небу шли медлительные и низкие облака сине-серого, почти черного цвета, и на их фоне дорожная пыль выделялась особенно отчетливо — она белела, как мучная.
19
Машины остановились у подножья горы Сатач, вблизи пруда.
Терновой вылез из машины, тяжело опираясь на палку, морщась от боли. Он недовольно посмотрел на небо.
Дождь все собирался и никак не мог собраться, но где-то по соседству он, очевидно, прошел, потому что ветер дул совсем влажный.
— Ну как, товарищ Токмаков? Будет дождь? Токмаков тоже посмотрел на тучи и пожал плечами:
— Как говорит наш Пасечник, когда хочет посмеяться над Дерябиным: наверно не скажу, но, по всей вероятности, навряд ли.
— Это верно, — рассмеялся Терновой. — Погода сегодня какая-то неопределенная, дерябинская…
Токмаков никогда прежде в Кандыбиной балке не был.
По южному склону горы беспорядочно лепились домики и домишки — с самолета они, наверно, походили на пригоршню спичечных коробок, брошенных вразброс. Это и был поселок самостийных застройщиков, называемый Кандыбиной балкой.
Трудно объяснить происхождение этого названия. Говорили, что здесь некогда располагалась артель грабарей из Кривого Рога, а там есть такая Кандыбина балка. В годы первой пятилетки возникло несколько таких поселков — Первый Шанхай, Самострой, Второй Шанхай, Нахаловка, Карачун, Грабарский, Порт-Артур. В них жили преимущественно чернорабочие, многосемейные, которым в бараках жить было неудобно, а на отдельную комнату они рассчитывать не могли. Иные не хотели селиться в бараке, чтобы не расстаться с огородом, с курами, с коровой. В этих поселках жили также и те, кто вообще не мог претендовать на жилплощадь в домах и бараках «Уралстроя». Мало ли разного народу летело когда-то на яркие огни стройки! На стройку ехали «холодные» сапожники, парикмахеры, самодеятельные пекари и другие полукустари-полуторгаши, ехали лодыри, рвачи, оборотистые лентяи, любители легкой наживы, ехали беглые кулаки и уголовники, ехали самогонщики, шинкари, спекулянты, все те, кто не уживался в других местах, кто смотрел на стройку мирового гиганта как на кормушку.
Тех «проходимцев строительства», как называл их Карпухин, сильно поубавилось, но халупы, хибарки и лачуги остались и доживали свой век рядом с домами, перевезенными из затопленной станицы.
Терновой предложил строить поселок чуть ниже Кандыбиной балки, у самого пруда.
— О том, какой вид откроется из окна будущей комнаты, тоже не вредно подумать, товарищ Плонский.
При этом Терновой широким жестом показал на пруд, подступающий к ковыльному подножью горы Сатач.
Голубое зеркало пруда было вправлено в ярко-зеленую рамку; это вдоль берега извилистой линией тянулись камыши.
Плонский вздохнул.
— Конечно, место красивое. А вот метр жилья здесь в копеечку влетит. Насосная станция. Понизительная. Ветку придется протянуть еще километра на полтора. Затрещит весь мой баланец.
— «Баланец, баланец»! — рассердился Терновой. — Речь идет об удобствах пяти тысяч человек. Это тоже баланец.
— Вы не умеете смотреть на вопрос с финансовой точки зрения, — возразил Плонский.
— А у нас вообще не существует какой-то особой финансовой точки зрения. Есть государственная точка зрения. То, что вы бережете копейку, — это хорошо. Но экономить надо разумно.
— Вам-то легко говорить, — вздохнул Плонский. — А у меня от дебета-кредита бессонница.
— Но разве экономить — скаредничать?! Экономить — значит в то же время быть в чем-то щедрым. А где еще так уместна щедрость, как в благоустройстве жизни, улучшении быта?!
— А все-таки я бы тебя, Иван Иваныч, своим кассиром не поставил, — усмехнулся Дымов. — У Плонского в руках кошелек надежнее…
Плонский приосанился и похлопал по портфелю, но тут же помрачнел, потому что Дымов поддержал Тернового — здесь будет город заложон.
За плетнями, огораживающими приусадебные участки, стояли и смотрели на незнакомых начальников в парусиновых костюмах и картузах женщины и какой-то старик, вышедший из хибарки, наполовину врытой в землю и густо заросшей травой.
— Наверно, самый главный, — прошамкал старик, указывая на Плонского. — Больно портфель велик.
Жители Кандыбиной балки и не подозревали, что сейчас решилась их судьба: иным придется переселяться повыше по склону горы, иные переедут в дома будущего поселка.
Терновой остановился возле невзрачного домика. Он узнал и резные наличники на окнах, и забавный жестяной флюгер-петушок на коньке крыши.
Ну конечно же тот самый домик из затопленной станицы, он стоял там близ церкви.
— Карпухина жилье. Ведь вот упрямая голова! Не хочет переезжать.
Из калитки вышла Василиса.
— К нам, Ванюшка, пожаловал?
— Здравствуй, молодуха. Старый твой дома?
— Разбудить недолго. И графинчик в погребе дожидается.
Терновой с сожалением оглянулся.
— Видишь, целой свадьбой разъезжаем. В другой раз. В город не надумали перебираться? Сколько раз уже Захар Захарычу предлагали…
— Сколько раз предлагали, столько раз отказались. — Василиса повысила голос: — Мы за ванной твоей не гонимся! У нас банька на задах. И свои веники на березе растут.
— Веник наломать — дело маленькое. А вот как бы ваш дом на слом не пошел.
— Да ты что — шутишь?
— Какие шутки! Поселок здесь строить будем.