Высота
Шрифт:
Он сказал это совсем обыденным тоном — словно спросонья проговорился о чем-то давно для себя решенном и только случайно, просто потому, что не было повода, не высказанном вслух прежде.
Жена!
В первый раз Пасечник назвал ее этим словом, страстно желанным и немного пугающим.
Сердце у Кати словно кипятком обварило — ощущение счастья бывает столь острым, что в первые мгновения оно приносит лишь боль. Не сразу смогла она совладать с собой настолько, чтобы спросить с мягким смешком:
— А чего меня сторожить? Я убегать от своего
Ей удалось сказать эту фразу без запинки, ей удалось подделаться под будничный тон Пасечника, которым он только что произнес «жена».
— Ну, тогда тем более спи, — сказал Пасечник совсем сонным голосом. — А я твой сон сторожить…
Пасечник не договорил, его самого свернуло в сон.
Катя лежала недвижимо и прислушивалась к неровному дыханию спящего, к звукам, которые приносило распахнутое настежь окно.
Где-то вдали прозвенел заблудившийся в ночи трамвай. Прилежно кукарекал петух. На четвертом этаже мелодично прозвенели часы. Три или четыре раза они ударили? Катя не обратила внимания, а потом, как ни силилась, вспомнить не могла. Ну что ж, пусть четыре утра. В соседнем дворе скулил щенок. Проголодался он, заскучал или у него тоже бессонница?
Она лежала, глядя широко раскрытыми глазами в посветлевшее окно. Комната наполнялась смутным полусветом, уже угадывалась на стене и фотография домны, подарок Флягина.
Катя не знала, что с собой делать, так ей было хорошо.
И она боялась уснуть, чтобы не утратить ощущения счастья, переполнявшего ее живым теплом.
16
На «Уралстрое» со дня на день ждали министра. Больше всех был встревожен Плонский. С министром обычно прилетал какой-нибудь дотошный финансист, и Плонский боялся, что раньше времени будет обнаружена сверхплановая экономия, не ровен час сократят ассигнования, а тогда затрещит весь его «баланец».
Было еще одно обстоятельство, из-за которого Плонский нервничал. Только сейчас он вспомнил, что министр давно приказал предоставить квартиру сварщику Шереметьеву. Уже на нескольких стройках министр побывал у того в гостях. Говорят, в Запорожье он даже ночевал у Шереметьева. Вдруг министр наведается к нему и в Каменогорске?
Вечером перед прилетом министра Плонский явился к Шереметьеву в его маленькую комнатку.
— Куда ж ордер девался? — суетился Плонский, роясь в необъятном портфеле. — Отличная квартира. Отдельный вход. Две комнаты. Кухня. Ванная… Пожалуйста! Всегда горячая вода…
— Дети опят. Куда же мы поедем среди ночи? — взмолился Шереметьев.
— А мы их спящих перевезем. Машина ждет у подъезда.
Шереметьев стал отказываться. Раньше просил — не допроситься было. А теперь спешка. Жить ему в Каменогорске осталось без году неделю. Домну доварит — и сразу в путь, в Североуральск…
— Из-за твоего каприза мне министр чуб оторвет? — расстроился Плонский.
Шереметьев скользнул взглядом по лысому черепу Плонского, усмехнулся, начал натягивать сапоги и сказал миролюбиво:
— Поедем, что ли, Ариша. Все равно ведь спать не даст. Сколько квартир мы на своем веку сменили… Но чтобы ночью новоселье справлять? Не приходилось!
Переезд Шереметьева облегчился тем, что у него почти не было мебели, посуды и прочего домашнего скарба. Министра ждали, ждали, но, вопреки ожиданиям, он так и не приехал, чему Плонский был очень рад. Правда, выходит, он зря устроил ночной переполох с вселением Шереметьева в новую квартиру. Но без министра вряд ли приедет и тот дотошный финансист, который может позариться на сверхплановую экономию.
Министр не приехал, но он днем и ночью звонил Дымову на площадку. Все время на проводе была Москва.
Дымов недосыпал ночей, все это знали, и тем больше удивился Токмаков, когда Дымов срочно вызвал его для разговора. Ясно, о чем пойдет разговор, — о заявлении Токмакова, о его желании демобилизоваться из монтажников.
Неуместной и очень давней представлялась Токмакову его просьба!
Чем меньше дней оставалось до пуска домны, тем беспокойнее становилось на душе.
Приближался час его расставания с монтажниками. Сколько пережито вместе с людьми, которыми он командовал, и в ветреное утро подъема шестнадцатой царги, и в пасмурный день падения Пасечника, и в ночи, проведенные бок о бок с Матвеевым и Вадимом в «свече», и в предрассветный час, когда он поднял по тревоге свои бригады и привел их к обрушенному крану! Как он будет жить, не зная, где они строят, что нового замышляет Вадим, чем озабочен Бесфамильных, во что вмешивается Матвеев, о чем мечтает Борис и кончились ли страхи Метельского? Как он сам разлучится с любимым своим делом, с высотой, с узкими балочками, за которые ему так попадало, и не скучно ли ему будет в «каменюшниках», куда его наверняка зачислит Пасечник?
Токмаков все больше сердился на себя, и теперь, когда вспомнил о своем заявлении, чувствовал себя дезертиром. А может ли Маша любить дезертира?..
Невеселый подошел Токмаков к домику Дымова, а тут еще столкнулся в приемной с Дерябиным.
Случайная встреча? Или они вместе вызваны?
— Вы, собственно говоря, по какому вопросу пришли, товарищ Токмаков? — спросил Дерябин, встревоженный.
— По личному, — нехотя ответил Токмаков.
— Странно.
Дерябин пожевал губами и отвернулся. В самом деле странно, что секретарша одновременно пригласила к Дымову обоих.
— Принимайте дела старшего прораба, товарищ Токмаков, — распорядился Дымов, едва успев поздороваться с ним и с Дерябиным. — Министр просил вам передать, что это назначение он делает авансом. Вам нужно в ближайшие год-два окончить институт и защитить диплом инженера. Такой человек, как вы, должен успевать и работать и учиться. На домнах за график умеете бороться. Научитесь управлять собственным временем!.. А на свое место временно поставьте мастера Матвеева, которого я когда-то грозился выгнать. Присматривайте за ним. Справится.