Высший пилотаж
Шрифт:
А на дне шкатулки лежал букетик флердоранжа, две витые восковые свечи, гребни, щетки для волос, булавки, иголки и черная коробочка, в которой обнаружился маленький флакончик французских духов с тонким нежным ароматом. Маша не удержалась и осторожно мазнула пальчиком за мочками ушей, у ключицы... и даже глаза закрыла. Запах воска, духов, исходящий от ее волос ромашковый дух смешивались с простым резким запахом, источаемым луком и чесноком, в непередаваемую странную гамму. А медные колокольчики, позвякивая, вторили тягучей песне...
Ой да ты, дева, дева, ты зачем рано замуж пошла?
Ой да не сама я, сама замуж пошла,
Да просватал меня сударь-батюшка,
Потакала меня родна матушка...
Слезы вдруг сами покатились по щекам от переполнивших Машу чувств.
— Плачь, плачь, девка, — шептала Митрофановна. — Оплакивай свое девичество. Сейчас отплачешь, потом порадуешься...
Прохладный скользкий шелк коснулся тела, девушки помогли Маше продеть руки в рукава, споро застегнули сзади многочисленные крючочки. Митрофановна опоясала ее талию красной шерстяной ниткой, нагнулась и быстро вколола в подол взятые из шкатулки иголки и булавки.
— Заперто ключами и замками и восковыми печатями запечатано, — скороговоркой пробубнила она.
Ловкие старушечьи пальцы вмиг расплели Машину косу, и Митрофановна провела гребнем по длинным пшеничным прядям. Волосы тяжелой волной упали на спину, приподнялись, разделились пополам, и Маша почувствовала, как они послушно сплетаются, свиваются в непонятный узор. Эти две толстые золотистые плетенки опоясали ее голову, и старушка ловко сколола их изящными жемчужными шпильками. Надо же, а Маша все утро промучилась с непослушными волосами...
Ее подвели к красному бархатному креслу, и мальчик с необычайно серьезным лицом, ужасно важный от возложенной на него миссии, поставил перед ней серебряный поднос с крохотными атласными туфельками, шитыми жемчугом и стразами.
Он аккуратно, сопя от волнения, натянул Маше на ногу одну туфельку, потом другую и отошел в сторонку, взявшись за край пышной фаты, которую девушки поднесли к Маше и укрепили на ее голове такими же жемчужными заколками, какие были в косах. Митрофановна с удовлетворением оглядела Машу с ног до головы.
— Ну, смотри теперь. Какова?
...Нет, это не она отражается в глубине большого зеркала. Она не может быть такой красавицей...
Тонкий шелковый сарафан весь покрыт белоснежным узором плотного ручного кружева, а руки и грудь закрывает тончайшее плетение атласных нитей, усыпанное крохотными жемчужинками. Широкий рукав сужается у локтя, плотно обхватывая руку. Сплетенные хитрым узором косы обхватывают голову, точно золотая корона, которую сверху покрывает кипенно-белая фата. Она спадает с плеч широкими волнами до самых носочков атласных башмачков и тянется дальше пышным шлейфом, который на вытянутых дрожащих руках держит серьезный мальчик-паж. Это царевна Лебедь из пушкинской сказки... «Месяц под косой блестит, а во лбу звезда горит...»
Сейчас Маша шевельнет рукой, повернет голову — и исчезнет эта незнакомая девушка-невеста, словно призрак, привидевшийся в матовой глубине зеркал...
Глава 8
ПТИЦА-ТРОЙКА
Иона в парадном черном костюме с белой хризантемой в кармашке нетерпеливо вертел головой, пока Костя с Серегой запихивали ему в башмак золотую монету и пытались пригладить опять вставший дыбом вихор.
Оба дружки были крест-накрест перепоясаны длинными вышитыми полотенцами. Они мешали, то и дело соскальзывали с плеча...
— Ну, выдумщик! Сам от счастья совсем сбрендил, а мы-то за что страдаем?
Вчерашняя гулянка требовала немедленного опохмела. У Кости с Серегой во рту было сухо и шершаво, а этот жених все тянул с поднесением положенной чарки.
— Готово, — заглянула к ним Прасковья Митрофановна. — Садись на квашню, милок. А ты благословляй, дружок.
Иона сел на накрытую новой шубой квашню с подходящим, пыхтящим внутри тестом. А Митрофановна внесла в комнату икону Космы и Дамиана, и под ее строгим взглядом Костя неловко перекрестился и послушно произнес:
Дом священный, мир крещеный,
Тихая беседа, веселое игранье,
Утишитесь на этот час,
Уймитесь на это время,
Благословите Кузьму заиграть,
Благословите князю свадьбу начать.
Иона встал, приложился к иконе святых — покровителей молодоженов, и они пошли вслед за Митрофановной на «невестину половину».
Крепкие деревенские тетки преградили им путь:
— Кто такие?
— Купцы, торгующие красным товаром, — зачастил Серега. — Заблудились, пустите ночевать.
— А задаром дверь не откроется, за просто так девка головы не повернет! — выдвинулась вперед бойкая тетушка. — Выкуп давай!
Дружки принялись одаривать теток деньгами и платками.
— Мало! — хихикали те. — Дешево ценишь! На такую красу пощедрее охотники найдутся!
Костя с Серегой вошли в роль и отчаянно торговались, делая вид, что поворачивают назад.
— Так мы нашего жениха уведем. Пусть холостым еще погуляет.
Маша слушала из-за закрытой двери громкие шутливые пререкания и не верила, что все это действительно происходит с ней. И даже по-настоящему испугалась, что Иона и вправду повернет назад, не допущенный к ней ее требовательными стражами.
— Хватит! — вдруг крикнула она. — Пустите его!
Женщины расступились, дверь распахнулась... И Иона чуть не ослеп от белого сияния.
Солнечный свет пронизывал легкое облако фаты, зажигал мерцающие искорки в россыпи жемчужин, ласково скользил по тяжелому золоту волос... И там, внутри этого белоснежного свечения, угадывалось бледное взволнованное лицо с огромными карими глазами...