ВьЮжная Америка
Шрифт:
Однажды я зашел в одну такую «Оптику», просто так зашел, по ошибке, можно сказать. И что бы вы думали? Сидят там двое, он и она, умудренные и убеленные, чистенькие, в снежных хрустящих халатиках, у него галстучек с заколкой, на лице — семь лет бостонского университета, три языка, две статьи в толстом медицинском журнале. Интеллигент. И еще на лице — печаль. Нет бизнеса, нет денег, ничего. Я поглядел, и стало мне их очень жалко. Нищие они, бескопеечники. Но с другой стороны, ведь кто-то же открыл на этой площади шестую «Оптику»? Вообразите только: приходит он на площадь, оглядывается по сторонам, видит пять магазинов «Оптика» и говорит:
— Хорошее место. Открою-ка я еще одну «Оптику».
Ну не дурак ли? По-моему, полный дурак. Но ведь открыл же! И теперь глядит он сквозь надраенную, наполированную витрину на прохожих и тоскует. Если б он шнурками торговал — давно повесился бы. А линзы — что линзы, что с них толку? И смех и грех, как моя бабушка говорила.
Мы миновали эту оптическую площадь и спустились с пригорка. Там, внизу, и правда, пруд пруди обувных магазинчиков. Заходим в один, и я, естественно, задаю соответствующий вопрос:
— Как там насчет сорок третьего?
Мне кричат:
— О да, конечно, сеньор! Сорок три? Море сорок три! Океан!
И подают пару сорок второго. На ней даже красуется крупный оттиск: 42.
Я показываю и говорю:
— Как же? Тут написано четыре и два, а мне надо четыре и три.
Они отвечают:
— Это ничего, что там так написано. Это ерунда. На самом деле это даже больше, чем сорок три. Вы пробуйте, пробуйте, примеряйте!
Ну, думаю, кто их знает? Может быть, тут тоже хитрость еще покруче, чем у итальянских гудини. Ладно, сажусь, пробую. Вот только я туда пальцы никак не могу воткнуть. Большой палец еще проходит, а остальные уже не идут. Примерить не удается. Я, конечно, обижаюсь, а мне, конечно, еще одну пару приносят, потом еще одну. Но я их и пробовать не собираюсь, просто прикладываю подошва к подошве. А продавцам показываю мою сандалию. Не всю, а только подошву. Прикладываю тоже, и выходит там лишку аж на четыре пальца. Или на три, но все равно не то, совсем не то.
Выходим. На полусогнутых я ковыляю в следующий магазин. Вхожу и, не обращая на бегущего продавца никакого внимания, цапаю с витрины самое, как мне кажется, большое. Переворачиваю — так и есть, сорок два. Спрашиваю сорок три. Тут мне честно говорят — нету. Хорошо, пытаюсь влезть в эти сорок два — тот же результат. Наконец в очередном магазине, несмотря на то, что на башмаке снова написано сорок два, я в него все же влезаю. Открытая конструкция. Влезть-то влез, но встать, наступить на землю всей ступней не могу, больно, хоть кричи.
И я потихоньку впадаю в глубокое отчаяние. Ноги, как назло, невыносимо горят. Снова присматриваюсь к прохожим и замечаю, что здесь, на юге, прохожие не только темнее, но и мельче. И ростом мельче, и ручки у них мельче, и носики потоньше, все маленькое, ну совсем дети. А обувь… О! Про башмаки лучше и не говорить. Не то что детское, а прямо кукольное все. Что же делать?
Собираю силы и решительными спотычками доскакиваю до нового ларька. Ларек ничего себе, большой, с зеркалами, дамочки симпатичные бегают. Тут я задаю вопрос иначе. Я спрашиваю:
— У вас для американских… — я подчеркиваю это слово, по слогам произношу, — …а-ме-ри-кан-ских туристов есть что-нибудь?
Дамочка застывает секунд на десять, потом круто разворачивается, убегает и приносит кроссовки. Белые обалденные кроссовки. Хвалит, говорит, что Бразилия. Ладно, пусть будет Бразилия. А размер? Сорок один. Я безнадежно уточняю:
— Для мужчин что-нибудь. Для больших мужчин. Знаете, бывают такие американцы, огромные такие, толстые?
Я говорю ей это по-испански, потом по-английски, даже по-русски немножко. Вроде бы понимает, кивает. Мол, я знаю, что бывают большие американцы. Толстенные такие американцы. Кругломордые. Мол, я с вами вполне согласна. Тогда я спрашиваю:
— А для них, для больших и кругломордых, есть хоть что-нибудь?
Нету, говорит. Для кругломордых как раз ничего и нету.
Я сижу на крошечном стульчике и не хочу подниматься. Зачем мне вставать? Все равно идти не смогу. В конце концов, думаю, лучше уж я разуюсь и так, в носках, побегаю.
В это время заходит индеец, длинный, как пожарная каланча. И берет с полки сороковой размер. Ботиночки коричневые, с застежечками, шикарные. Но ведь сороковой же! И ныряет индеец своей лапой в этот сороковой. Буль! — и нырнул. Без всяких ложечек и даже не нагибаясь. Он бы, наверное, и в тридцать восьмой нырнул. Разве только с ложечкой. Вот такие чудеса в этом городе Кито.
«Вероятно, такие же чудеса происходят и в Колумбии, и в Чили, и в Перу, — думаю я. — Разве что в Аргентине этого волшебства поменьше. Там, по слухам, индейцев только десять процентов. Хотя кто их знает, этих аргентинцев…»
Тут вмешивается Валентина:
— Все, хватит, нужно ехать в магазин, где подороже.
— При чем здесь цена? — удивляюсь я. — Дело же не в цене, в размере.
— Нет, — спорит Валентина. — Я все поняла. Поедем в магазин европейских товаров.
Мысль, надо сказать, здравая. В Европе размеры вроде бы другие. Хотя я тут же сомневаюсь: зачем бы им, эквадорцам, покупать в Европе башмаки сорок третьего размера, если здесь их почти невозможно продать? И все же соломинка есть соломинка: хоть одним пальцем, но обязательно за нее ухватишься. Вот и я хватаюсь. Но ходить отказываюсь наотрез. Даже к тротуару не желаю идти. На казнь я больше не согласен.
Проблему решает Маша. Она выскакивает из магазина и уже через минуту тормозит такси. Такси на юге полно. Причем, как я заметил, в южную сторону они все заняты, а обратно идут порожняком. Очевидно, туристов подвозят. В такси на заднем сиденье я расселся как король. Сандалеты снял, сижу, остужаю ноги о резиновый коврик, балдею — слов нет.
Чтобы зря не тратить деньги, мы едем к ближайшему «европейскому» центру. Он называется «Эль Хардин», что значит «сад». Расположен он, разумеется, все на той же Амазонас, но от туристического района далеко. И вот каким-то чудом я взбираюсь на высокие ступеньки «Хардина» и там, на первом этаже, косолапо вползаю в замечательный обувной магазин. Его легко найти, он угловой и там нет дверей, только проемы. Заходишь в такой проем, а вокруг одни ботинки-чеботы.
И я с ходу натыкаюсь на сорок третий! Правда, они холщовые. Из натуральной холстины или из мешковины, парусины, брезента — не очень-то я разбираюсь в этих тонкостях. Матерчатые, грубые такие, жесткие. Резиновая подошва приварена примерно как к кедам. Расцветка идиотская — мелкая клеточка. В таких, конечно, вполне можно бегать по пляжу, дома тоже, и в машине, наверное, в них хорошо, подошва тонкая, педаль прекрасно будет чувствоваться. Удобная вещь, одним словом. Но по городу ходить в таком виде — не очень.