Выздоровление
Шрифт:
Чем же занимался на первых порах Вениамин Витухин в родном колхозе? В отличие от отца, быкам хвосты крутить он расположен не был и прибился к механизаторам, жизнь которых проходила вблизи колхозной кузницы. Слабая техника крутилась и ездила, пахала и сеяла, пока горел огонь в кузнечном горне, пока кузнец Прокопьев держал в руках напильник или плашку, зубило или паяльник (Василий Васильевич Прокопьев, скромный лопуховский партиец, был и есть непревзойденный кузнец, слесарь и медник; личность эта требует особого разговора). Вениамину приходилось помогать трактористам, стоявшим на приколе: это поддержать, то поднести… Посылали его с мятым ведром и за трансмиссией на дизельную электростанцию, работавшую тогда в Лопуховке уже второй год, случались и вовсе нешуточные обиды, забывать которые Вениамин бегал на речку
А когда в то первое лето начался сенокос, бригадир посадил Вениамина на конные грабли, и он однажды заработал председательскую благодарность, после чего возле кузницы и зазвучал его ломавшийся голосок. А еще через год Вениамина допустили и до рычагов управления трактором «ДТ-54». Он пахал зябь в дневную смену, а по вечерам, сдав агрегат Ивану Игнатьевичу Гущину, бегал по полю и поджигал неубранные копешки соломы, чтобы не мешали работать наставнику (в отличие от остальных старших товарищей, ни разу не назвавшему своего подопечного Пупком).
Полюбовавшись издали на пылающие и догоравшие костры, поджигатель возвращался домой на новеньком велосипеде «ЗиФ», оснащенном фарой и динамкой. Проворачивая педали, он думал о том, что едет с мужской работы на личном транспорте, и, если в бледный пятачок света впереди попадал перебегавший дорогу тушканчик-оплетай, с удовольствием посылал вслед зверушке заковыристый матерок.
Начав работать на земле, о земле Вениамин Витухин не думал. Не пришло это и потом. Нажимая на педали, он запевал иногда песню «Врагу не сдается наш гордый «Варяг»; и прямо заболевал, если вдруг заряжали дожди, и в поле не пробовали даже соваться.
Еще через два года переломившийся его тенорок зазвучал требовательно и несколько вызывающе. В то время, когда его сверстники проходили курс молодого бойца в отдаленных воинских частях, он пахал землю и сеял хлеб, а взамен хотел видеть воочию свои привилегии. О привилегиях ему никто ничего не говорил, но он сам догадывался об их существовании: за велосипед-то он вскоре расплатился собственными денежками, и телогрейку купил себе сам, в то время как сверстники вынуждены были обходиться казенным обмундированием и трояком в месяц, который, хочешь — пропивай, хочешь — проедай в первый же день, хочешь — прокуривай. Там поощрялся долг — куда денешься, а тут, когда не хочешь, а залезай в кабину?.. Короче, должны были быть привилегии помимо заработка, который как молоко на языке у коровы, образовывался на серьге трактора.
А была еще ревность, с которой Вениамин наблюдал возвращение сверстников с действительной службы. Откровенно заигрывало с ними руководство, опасаясь, что завьются крепкие ребята куда-нибудь на сторону, на какой-нибудь Абакан — Тайшет или в Усть-Илимск. А он, выходит, по сравнению с лопуховскими дембелями свой, домашний, на него, значит, и внимание можно не обращать? И стал нервничать Вениамин, особенно после того, как не достался ему первый прибывший в Лопуховку красавец «Кировец», хотя сказано было, что в молодые, но опытные руки передадут чудо-трактор. На «Кировце» стал уже через два месяца добиваться рекордной выработки Василий Матвеев, бывший армейский связист, неизвестно чем подкупивший председателя.
И, главное, уехать Вениамину от больной мамаки нельзя было, хотя он уже готов был рвануть за зятем-белорусом на целину, пусть бы тут почесались… К слову сказать, он мог сесть на следующий «Кировец», даже улучшенной модификации, но Вениамину не нужен был следующий, очередной — первый он и есть первый. Хотя, к работе притязания Вениамина на первенство никогда никакого отношения не имели, в работе его вполне устраивал состарившийся гусеничный «ДТ».
А между тем мамака, возвращаясь от дочерей «с хлебцем для Венечки», все чаще заводила речь о женитьбе. «Некогда мне», — отрезал Вениамин, поглощенный в то время не столько работой, сколько возней с «верховым» мотоциклом, выгодно, на его взгляд, приобретенным у бывшего наставника, который уже ездил на «ИЖе» с коляской (не в ознаменование ли выгодной сделки назвал Иван Игнатьевич Гущин своего третьего сына
Чему смеялся во сне Вениамин Витухин, никому не известно, а сам он об этом свойстве собственной натуры и сейчас понятия не имеет. Но одной такой веселой ночкой проспал он тихую кончину матери. Может быть, и звала его Евдокия Васильевна в свой последний час, да не докричалась? Когда Вениамин, сердитый, что его не разбудили вовремя на работу, тряхнул пухлое мамакино плечо, в темных глазницах Евдокии Васильевны сверкнули последние, не успевшие высохнуть слезки.
Пытаясь потом вспомнить, о чем говорила, на что конкретно жаловалась мать, Вениамин вспомнил только, что просила она его поскорее жениться. Поневоле и стал он задумываться об этом предмете. Но всего вернее подвигнули его к выбору невесты настойчивые сестрицы, которым надоело подкармливать и обстирывать холостяка-братца. Невестой в конце концов оказалась Леночка Матросова, Ленок. Она пошла за Вениамина без ужимок, а родителям ее и на дух не нужен был какой-то чересчур самостоятельный зять. Свадьба совпадала с выборами в местные Советы и запомнилась, в отличие от сестриных, именно поэтому. Тогда в Лопуховке умели обставлять выборы как всенародный праздник, хотя и не больно тратились.
Готов ли был к семейной жизни Вениамин Витухин в свои двадцать пять лет? С уверенностью можно сказать, что нет. Двор его стоял с распахнутыми, повалившимися воротами (без конца регулируя мотоцикл, он должен был иметь возможность в любую минуту сесть и проехаться с полкилометра по селу), саманные постройки сыпались на глазах, разметало даже слежавшуюся за много лет солому с крыш (в Лопуховке к тому времени только еще у Ховроньихи имелась соломенная крыша), а Вениамин, кончая работу или пустопорожнюю толкотню в отстроенных мастерских, спешил заняться или с мотоциклом, или с женой Леночкой, кормившей мужа и себя с просторного родительского стола или из магазина Лопуховского сельпо, в котором работала уборщицей.
Не собирались молодые менять свободный-вольный уклад своей жизни и в ожидании близких родин, за что и поучил их… ну, скажем, Господь, послав двойню женского пола. Новорожденных назвали Верой и Надеждой, веря и надеясь, что этого больше не повторится. И действительно, третьим и четвертым ребенком у молодых Витухиных стали Гришка и Мишка — кудрявые голубоглазые мальчики-погодки.
Вот такой поворот ожидал Вениамина Витухина в его молодой и цветущей жизни. И последующие, вплоть до сего дня, годы супружества, надо полагать, промелькнули для него невидя. За четырнадцать лет он превратился всего лишь из крикуна в говоруна, а из расхлебая по части семейной жизни — в бездомовника с идейной подкладкой. На исходе четвертого десятка Вениамин Витухин взялся убеждать всех, что потому не водит настоящего хозяйства с коровой и овечками, что начисто лишен кулацких замашек и Продовольственную программу намерен решать самым правильным путем — коллективно работая на пашне и ниве. Работал он на дважды перекрашенном в ремтехпредприятии «ДТ-75», но зарабатывать хотел бы не меньше Василия Матвеева — орденоносца. Но опять же вкалывать не собирался, а хотел бы, чтобы это как-нибудь само собой получилось бы. Да у него и уверенность появилась, что это «как-нибудь» — вполне вероятная вещь. Он еще помнил, как наскребал рублевки на подержанный «верховой» мотоцикл, а нынешние деньги казались ему дармовыми — сами в руки плыли, ходил бы трактор (Вениамину принадлежит любопытная мысль о том, что потому не хватает его семье этих нынешних денег, что они не настоящие).
На зависть беспечно жили Витухины в своем похилившемся доме. На поросшем лебедой дворе у них стояло двое качелей, купленных в магазине, торчали из мясистой лебеды останки велосипедиков и санок, проржавевшая рама какого-то мотоцикла-донора. Куры и поросенок содержались в старых постройках, а новым был тут мотоциклетный гараж. У людей в это время росли дома и приусадебные участки, содержательные сберегательные книжки, а шестеро Витухиных не хотели даже внешний марафет на свое подворье навести, колхозную квартиру ждали. Не хотели и жили… как-то беспечально. Вот именно… Странная мысль!